Когда у подземки с утра мельтешат
Кривые и стройные ноги,
Наверно, спросонья ещё не грешат
Делами о праведном Боге.

Бежит усреднённый и рыночный класс,
Чтоб плоть в духоте не потела,
Являя конторский «фасад» напоказ, –
А молодь – «товарное тело».

Текут секретарши с колючками роз,
Спешат бородатые мыши.
Метро поглощает, как рыбный насос,
Потоки спешащих людишек.

Навстречь им монашки, восстав из гробов,
Сбирают на Божии храмы
И тянут детишек, которым бо-бо,
На жалость и денежку – мамы.

Но «плебс» из столицы душой закалён,
В груди состраданий не носит;
Их мимо старушек, калек и гулён –
Потоком телесным проносит.

Текут московиты – и росс, и еврей –
В заботах маммоны и злата.
И вовсе не видят у самых дверей
Култых – одноножку солдата.

Его отличить не составит труда –
Согбен, колченог, с костылями,
И путанкой серой торчит борода,
И патлы под шляпой с полями.

Он место займёт в несусветную рань
Среди сигаретных товарок,
Которые держат табачную дрянь,
Как к пенсии скудный приварок.

Нет, он не канючит у граждан деньжат.
Старик-то, видать, старомоден;
В руках его знобко газеты дрожат,
Чей голос властям неугоден:

«Советской России» ли хриплый набат,
И «Завтра», и мрачной «Дуэли».
Он шныркает взглядом вдогон и назад,
Как бег тараканов во щели.

Нет, он не предложит ни жёлтой брехни,
Ни «буржиков» рыночной прессы,
Ни «букеров», секс-интеллект-болтовни,
Для жвачки балбесс и балбесов.

И днесь, подавая тысчонку ему,
Спросил из благих побуждений:
«Набор-то газеток один к одному!
А сам ты – каких убеждений?»

А он, оглянувшись, чуток погодил:
«Скажу, покупатель знакомый,
Я самый последний тогда уходил,
Под пули, из Белого дома.

Куда мне на этих моих костылях
К «бейтарам» спешить на расправу?
Там честных в асфальт притирала земля,
Когда добивали Державу.

Легло там не меньше полутора тыщ –
Извечным России позором.
А я, под оскал демократов-козлищ, –
За «Альфой» живым коридором».

«Да сел бы на ящик какой-никакой», –
Сочувствую я ветерану,
А он, отмахнувшись дрожащей рукой:
«Присяду, так, значит, не встану».

На хлеб, да чаёк (не учён воровать)
И водку, как душу прихватит,
Газетки продать, бутылёк подсобрать:
Москва-то от пива брюхатит.

Стоит в переходе метро ветеран
Один-одинёшек средь многих,
Как самый последний из всех могикан,
Последний боец колченогий.

Ну, что пожелать тебе, старый солдат?
Москву не проймёшь и слезами.
Так стой же, как гвоздь, утыкаясь во взгляд
Вот этих, скользящих глазами.

Конечно ж, и гвозди навряд ли смутят
Все личики, лица и рожи –
Они в «мерседесы» усесться хотят,
Но всё же,
Но всё же,
Но всё же…

1997