Толя Штыров родился в г. Петровске Саратовской области 6 марта 1929 года. Его отец Штыров Тихон Васильевич 1892 года рождения, выходец из деревни 2-я Берёзовка Петров­ского района, возвратился из германского плена после 1-й Миро­вой ярым большевиком и принимал активное участие в установ­лении Советской власти в Петровском районе. В 1924 году был председателем городского совета депутатов, потом стал началь­ником тюрьмы. В 1931 году, поняв, что во время «ликвидации ку­лачества» натворил лишнего, бросил семью и исчез.

Часть первая

НУЖДА, ВОЙНА, УЧЁБА

Значительно позже, в 1949 году, уже будучи курсантом Тихоо­кеанского высшего военно-морского училища им. С.О. Макарова, Анатолий Штыров загорелся желанием найти и увидеть своего отца. Увидеть просто и без упрёков, рассмотреть — каков он, отец? И нашёл-таки! Исчезнувший батя проживал в городке Йыхви, что в Эстонии. А в Ленинграде жила сводная сестра Антонина, у которой тогда же Анатолий побывал в гостях. Но, судя по всему, отношения с вновь обретёнными родственниками не наладились.

Мать — Безводинская Матрёна Алексеевна — родилась в г. Пе­тровске в 1896 году в бедной семье, была неграмотной; освоила «ликбез» только в 1937 году. Работала уборщицей в МТС, а позже на Петровском заводе «Молот».

Сохранилась фотография, на которой изображены Анатолий Тихонович Штыров, уже капитан 2-го ранга, командир подво­дной лодки, видимо, в отпуске, со своей матерью.

Кроме Анатолия в семье Штыровых была еще дочь Елизавета 1925 года рождения. Елизавета Тихоновна (по мужу — Рожок) окончила Саратовский юридический институт и уехала по на­правлению в г. Джанкой. Там прожила всю жизнь. Когда Матрёна Алексеевна была уже в преклонном возрасте, Елизавета Тихонов­на забрала мать к себе. Сестру Анатолий очень любил и, вспоми­ная детство, обращался к ней в стихах.

Сестрёнке

Сестричка, ты помнишь пи тёмную хату,
Когда мы сидели с тобою вдвоём?
Нам слышалась песнь заунывная чья-то
В запечье, снаружи за мёрзлым окном.

Нам слышались зовы. То песнь удалая,
То волчья тоска, то ли стон мертвеца,
То горе вдовы, то звенел, подымаясь,
Терзающий звук без конца, без конца.

Мы молча друг к дружке во сне прижимались,
Боялись метели, боялись вздохнуть.
Нам чудились стоны безумной печали И вой нечистых.
И мы не решались И лампу зажечь, и без мамы уснуть.

Промчалася юность, пора золотая
И минули сказки, исчезли мечты.
И вот я опять стонам вьюги внимаю
И зимние ночи опять вспоминаю,
Голодные ночи. А нам-то святы.

1946

Без отца-кормильца семья жила, даже по тогдашним меркам, в условиях крайней нужды. Постоянное чувство голода, а зи­мой и холода — вот самые острые детские воспоминания Толи Штырова.

В школу № 6 г. Петровска, которая тогда была начальной, пошёл в 8 лет, так как в 7 у него не было обуви. В период учёбы в 1-м классе тяжело заболел крупозным воспалением легких. Мать на салазках отвезла его в больницу. Там, перед обходом больницы какой-то комиссией, начальство спрятало умирающего мальца в мертвецкую. Так и просидел он там всю ночь, замерзая от холода и ужаса. Только утром уборщица, обнаружив в мертвецкой жи­вого мальчугана, подняла страшный шум, и его, завернув в оде­яла, отнесли в другую больницу, где он долго и тяжело болел, но организм всё-таки преодолел и болезнь, и стресс.

ДВА АДМИРАЛА

Надо сказать, что помимо хорошего здоровья, природа наделила Анатолия сметливостью, отменной памятью и неуёмной жаждой знаний. Ещё до школы он начал читать, чем иногда зарабатывал, читая неграмотным мужикам газеты. По его же выражению, — «жадно читал всё, что попадалось на глаза, как голодный гусь», что в сочетании с феноменальной памятью позволяло ему учить­ся на «отлично», не заучивая правил правописания, синтаксиса и морфологии. Тяга к учёбе, чтение книг, как отмечал позднее сам Анатолий Штыров, позволили ему «стать человеком», тогда как все его друзья в основном «пошли по шпане».

С 4-го класса Толик начал сочинять стихи. Конечно, они не со­хранились, но самое раннее опубликованное стихотворение в под­ражание С. Надсону «Нищий мальчик» датировано 1944 годом.

Подражание С. Надсону

Нищий мальчик

Буря плачет. Могильным напевом
Отзывается в сердце она.
Крутит снежной метели стена,
Леденеет в душе оробелой,
В глубине неприютной души,
Ветер воет, то трудно рыдает,
То притихнет, то вновь нарастает
И запутать дороги спешит.
Бесконечна, безлюдна равнина,
Лишь один из сугроба в сугроб
Под уколами острых снежинок,
И не чувствуя потный озноб,
Брёл мальчишка, бредово шатаясь,
Молча шёл, как большой человек.
И на рваных коленках не таял
Мёрзлой коркою слипшийся снег.
Забредая в бурьяны и ямы,
Он невидяще — молча шагал

И упрямо, недетски упрямо
Он котомку тащил, сберегал,
И, не слыша, как тело худое
Не спеша забирает мороз,
Корки хлеба, как счастье какое,
К бедной матери бережно нес.
Он недолго дышал, замерзая.
Бессознательно лёг и вздохнул.
И над ним, как видения рая,
Лёгкий сон свой покров протянул.
Вот он снова в нетопленной хате,
Мать встаёт из тряпья своего,
И сестрёнка, и малые братья
Все сидят, ожидают его.
Он с последней мучительной силой
Им котомку свою протянул
И с улыбкой последней застылой
— «Знать, успел-таки», — тихо уснул.

1944

В 1941 году перешёл в 5-й класс школы № 8, где учился по 7-й класс. Во время Великой Отечественной войны уроки там шли в три смены, так как основная школа № 1 была занята под госпиталь. В своих воспоминаниях Анатолий Тихонович отмечает, что ино­гда, возвращаясь домой с соседской девчонкой Валей, перед ними в сумерках мелькали волчьи тени. Волков, на самом деле, тогда стало значительно больше, так как их вытеснила с запада война.

Вчитываясь в автобиографию, написанную уже седым адми­ралом Штыровым, становится понятно, что в этого человека Бог вложил много терпения, и ещё в нём всю жизнь жила память по­коления военных мальчишек, переживших такой голод, который современная молодёжь, да и мы — поколение 1950-х-1960-х годов, представить просто не можем. «Мучительной проблемой был вечный голод. Ибо даже по карточке иждивенца невозможно было получить хлеба из-за давок в очередях. И мы с приятелем

Горкой временами забрасывали связки учебников на чердак шко­лы и на самодельных лыжах отправлялись в степь — искать, где курится парок из брошенных картофельных ям, где есть мёрзлая и гнилая картошка, оставленная мобилизованными на фронт. Мы лезли в эти ямы, вытаскивали гнилой картофель, из которого дома пекли тяжёлые лепешки, дабы утолить голод. Но и это было редко. А порой мы бегали к городской бойне, где забивали скот для армии, и выпрашивали сточную по желобам кровь. Пока нес­ли её до дому, в ней кишели черви, но это не смущало: мы вымы­вали червей и пекли из крови вкусные, как печень, лепёхи».

«Приятель Горка» — это лучший друг детства Пихтильков Геор­гий Арсентьевич. Толя Штыров и Горка Пихтильков жили в Пе- тровске рядом: Толик на улице Чернышевского в доме 16[1], а Горка на улице Братьев Костериных, дом 86. Их дружба продолжалась всю жизнь. Дружба настоящая. Своему другу Анатолий Тихоно­вич адресовал несколько стихотворений. Они названы «Письма к другу». Но самым трогательным, ярким по образам являет­ся «Разговор с другом», написанный уже после смерти Георгия Арсентьевича в 1976 году. В этом стихотворении, на мой взгляд, сосредоточена большая часть жизненной философии Анатолия Штырова. Прочитав его, — появляется ком в горле. Именно поэ­тому сокращать или вырезать цитаты не буду.

Разговор с другом

Присяду я. Поговорим немного.
Затолканому жизни кутерьмой,
Так трудно мне найти сюда дорогу.
И ты не можешь встретиться со мной.
Здесь вечный сон. Лишь ящерицы ищут Нехитрое питание своё,
Да ветер вдруг тихонечко засвищет И песни давней давности поёт.
Мне совестно. Нелепо и капризно Судьба распорядилась. Ты прости.
Я был слабей, и по законам жизни Мне следовало первому уйти.
Мой светлый друг! Ещё в наивном детстве Мораль твоя родилась и жива:
Увидишь ли пришедшего из бедствий — И дверь открой, и накорми сперва.
Наверное, и не было на свете Другой такой жестокой нищеты,
Но слабых в озлобленьи лихолетья Учила мать, учил любить и ты.
Теперь живущим кажется забавной По сытости недетская тоска.
А нам с тобой, я это помню, главной Была проблема чёрного куска.
Мы в школу шли тропою виноватых И ждали с замиранием души,
Когда наступит миг такой проклятый И выползут предательские вши.
Нас голод грыз свирепыми ножами.
От шалостей мальчишек далеки, Встречали мы колючими ежами И шутки, и девчоночьи смешки.
Сбежав тайком, закапывали книжки И мчались в степь, в пурги унылый плач;
Из мёрзлых ям картошка — это слишком, Считалась, брат, удачей из удач.
Тогда война уже снимала жатву.
Но, видя лоск на щёках у иных,
Мы дали клятву, злого детства клятву — Пусть трудно жить, а ненавидеть их.
Не обходить просящих и убогих,
И глаз не прятать от чужой беды,
Не веря, не кощунствовать о боге, Пусть слабом утешении нужды.
Нам повезло: ночами не молились Измученные матери за нас;
Часы войны, стуча, остановились На нашем поколении как раз.
Нам повезло: не нам досталось драпать И ждать, когда в отчаянном бою,
Уткнувшись в землю, серый Ваня-лапоть Уступит нам винтовочку свою.
Мы не клялись последними словами, Сорвав сердца под лязгом гусениц.
Не плакали, раздетые, над рвами,
Куда сгонял всех равнодушный фриц.
Мы, дети бедствий, взрослыми не стали К концу проклятой бериевской тьмы
И, может, потому не испытали Всех ужасов далёкой Колымы.
Поистине и волка ноги кормят.
Я ринулся в кипучий мир людской И прибыл вновь, уже в моряцкой форме.
Без зависти, ты так гордился мной!
А ты — всё дома. Для тебя наука Так и осталась на семи замках,
Но друга руку, жертвенную руку,
Я чувствовал всегда издалека.
Прослышав вдруг, что я опять приехал, Бежал ко мне, с работы отпросясь.
Тебе ни дождь, ни темень не помеха, Спеша месил октябрьскую грязь.
Я помню ночь прощальную. Прожили От детских лет и до последних дней Мы заново.
До зорьки говорили — Нет исповеди строже и честней.
А сердце, как вещун, не ошибалось.
Ночь тихая и лунная была.
Из нас двоих кому-то улыбалась Костлявая из тёмного угла.
И очень скоро от тебя, больного,
Пришло письмо — не помнить злых обид Просил одно ты. Сильный и суровый,
Я плакал без стеснения навзрыд.
Ты был моим и совестью, и братом.
Прими же, друг, признательность мою,
Прими поклон сурового солдата.
Я в шорохах твой голос узнаю.
Меня учил ты правде. И едва ли Я смог бы сам стать честным в этот век.
Ведь то тебя, по совести, прозвали Так громко — «настоящий человек».

1976

Сын Георгия Арсентьевича — Леонид — пошёл по стопам друга отца и, окончив Каспийское ВВМКУ им. С.М. Кирова, стал офи- цером-подводником, но в 1990-е годы в звании капитана 3-го ранга уволился в запас и приехал на родину.

По весне 1943 года подросток Толя Штыров еле-еле волочил ноги. Спасли соседи, накормившие его на поминках. Несмотря на лишения, учёба продолжалась. В школе детей тоже понемногу подкармливали: на большой перемене давали по столовой ложке пшённой каши с маслом. Ученики воспринимали это как лаком­ство.

После окончания 7-го класса в 1944 году Анатолий поступает в Горьковское военно-морское подготовительное училище, хотя,
как он писал, ни о море, ни о флоте понятия не имел.

В училище были курсантский паёк, учёба и жёсткая военная подготовка. Приличная еда, физические нагрузки, распорядок дня сделали своё дело — через полгода воспитанник Штыров при­бавил в весе 16 кг (с 38 кг) и вырос на 18 см.

Через много лет контр-адмирал Штыров с благодарностью вспоминал начальника училища капитана 1-го ранга Беспальче- ва Константина Константиновича (из потомственных дворян), который смог зажечь в мальчишках любовь к флоту. Помимо общих, военных и морских дисциплин преподавались бальные танцы и иностранные языки. Французский язык преподавала учительница также из дворян. Она-то и отметила выдающиеся способности юного Штырова и приносила ему из личной библи­отеки книги на французском языке. Так были прочитаны Гюго, Флобер, Жюль Верн.

Летом 1946 года воспитанники-нахимовцы на ялах совершили шлюпочный поход по Волге от Горького до Сталинграда. Кругом были развалины, торчали таблички «Заминировано», и в Волге тральщики подрывали обнаруженные мины. Юных моряков в Сталинграде сводили в подвал «Универмага», где сдавался в плен фельдмаршал Паулюс, и в «Дом Павлова».

Толя Штыров продолжает писать стихи очень лиричные и весь­ма неплохие. При этом ни друзья, ни командование не имели по­нятия о его пристрастии к сочинительству.

Отчаяние

Как хотелось б мне, чтоб пришёл тот миг,
Та мелодия принеслась опять.
Разорвав тоску, боль глухую смяв,
Стала душу жечь, стала сердце рвать.
Чтоб струной звенел каждый сердца крик,
Чтоб кипела кровь, как кипит металл.
Я б за этот миг бурь, борьбы, огня
Жизнь, что ждёт ещё, целиком отдал.
Не за миг любви — я не знал любовь

Заплатил бы я дорогой ценой.
В той мелодии чувств высоких нет,
Сотворить её мог лишь гений злой.
Только миг огня! А потом пусть кровь
Застывает в лёд, заблестит свинцом.
А потом пускай меркнет целый свет.
Что мне делать с ним? Что мне надо в нём?

1947

Но не всё складывалось гладко. В этом человеке жило обострён­ное чувство справедливости, ощущение воли, неприятие показу­хи и лжи. Что думал — то и говорил. В начале 1947 года произошла у него серьёзная размолвка с активными комсомольцами. В запа­ле Штыров наговорил лишнего и за «антисоветские настроения» поплатился комсомольским билетом. Старшие товарищи, пони­мая, что проштрафившийся человек ещё очень молод, чересчур откровенный, но настоящий патриот, искренне переживает за свою Родину и при этом является одним из лучших курсантов, пощадили его и дали возможность закончить училище.

В 1947 году Анатолий Штыров успешно окончил полный курс Горьковского военно-морского подготовительного училища. Надо отметить, что в его аттестате зрелости были только отлич­ные и хорошие оценки, причём первых было в два раза больше. И хотя в своих воспоминаниях А.Т. Штыров упоминает, что учил французский язык, в аттестате оценка «отлично» стоит и за зна­ние английского языка.

Так, к восемнадцати годам Анатолий Штыров получил среднее общее образование и начальное военно-морское.

Часть вторая

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК, НАЧАЛО СЛУЖБЫ

Встреча с Дальним Востоком, который стал судьбой Ана­толия Штырова почти на четыре десятилетия, произошла летом 1947 года, когда он с группой воспитанников Горь­ковского подготовительного военно-морского училища был от­правлен во Владивосток для зачисления в Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С.О. Макарова. «Весёлый поезд», а попросту товарняк с первокурсниками из Горького прибыл во Владивосток на 18-е сутки. Велика Россия…

По своему опыту знаю, что каждый военно-морской офицер может рассказать приличное количество интересных случаев из своей курсантской жизни. Самое главное, что даёт обучение в «системе», — так это «Дух флота», железное понимание, что нет ничего ценнее, чем флотская дружба и корабельный экипаж. Ког­да становится ясно, что разгильдяйство (до определённых преде­лов), некое пристрастие к зелёному змию, наплевательское отно­шение к «повышенным социалистическим обязательствам» или открытая нелюбовь к политработникам прощаются при условии высокой профессиональной квалификации. Квалификации не теоретической, а с практикой применения в море и в аварийных ситуациях. Выпускники каждого училища считают свою «альма матер», а на флотском жаргоне «систему» — исключительной и не­повторимой.

Так уж судьба распорядилась, что автор, закончив в 1979 году Высшее военно-морское училище радиоэлектроники им. А.С. Попова, с 1986 года преподавал в ТОВВМУ им. С.О. Макарова и очень хорошо изучил традиции тихоокеанцев. На самом деле, соглашусь с Анатолием Тихоновичем Штыровым, что в ТОВВМУ им. С.О. Макарова на первом месте всегда стояла практическая отработка навыков: «Мы умели делать всё, ибо были в чёрных те­лах: и мины ставить, и из орудий стрелять, и корабли доковать от ракушек и ржави».

Может быть, и нет в ТОВВМУ излишней широты техническо­го кругозора и исключительного внимания к техническим «пи­скам», но есть проверенное временем требование, что курсант должен уметь делать своими руками.

В своё время, когда после выпуска, молодым зелёным лейте­нантом я был поставлен на БИП (боевой информационный пост) для ведения прокладки и определения параметров движения це­лей, то, не имея достаточной практики работы на планшете, был оконфужен, хотя и быстро исправился. Но запомнил этот стыд навсегда. Поэтому в ТОВВМУ при преподавании уделял серьёз­ное внимание практической работе курсантов на планшете, даже при наличии БИУС (боевая информационная управляющая си­стема). По прошествии нескольких лет выслушал по этому по­воду немало благодарностей от выпускников, которые, попав на флот, могли поучить некоторым тонкостям работы на планшете уже послуживших офицеров, а это такой ценный начальный ав­торитет для лейтенанта.

Курсант Штыров первый опыт плавания на подводных лодках приобрёл в августе 1949 года на Щ-107, где в течение недели оби­тал в 6-м отсеке на матрасе под линией вала. Но, тем не менее, по­лучил от командира ПЛ лестную характеристику за хладнокро­вие и выносливость. Ещё были практики на крейсерах, эсминцах, УК «Тобол» и других кораблях.

В 1949 году курсант Штыров в отпуске первый раз побывал в Ленинграде. Он разыскивал своего пропавшего отца и побывал в гостях у своей сводной сестры Антонины, которая жила в Ленин­граде недалеко от Гостиного двора.

Раз уж зашла речь о Питере, то, наверное, самое время отме­тить, что отношения молодого военмора Штырова и города трёх революций не задались именно с того самого первого посещения города Петра и Ленина. Особенность этих отношений заключа­лась в том, что каждый раз, при наездах в город на Неве, моряк попадал в нестандартные истории, в основном связанные с на­пористым поведением ленинградок по отношению к статному и крепкому моряку. А за суровостью тихоокеанца было спрятано на самом-то деле лиричное и несколько старомодное отношение к женщине. Поэтому прямые домогательства вызывали в нём шок, ещё более усиливающийся от сознания, что ЭТО происхо­дит в «культурной столице Советского Союза».

В 1951 году Анатолий Тихонович Штыров, получив лейтенант­ские погоны и кортик, отправился служить на Камчатку. Ка­дровики в те времена особо не заморачивались, кого и куда на­правлять для начала службы. Алфавитный список выпускников делился пополам: от «А» до «Т» отправлялись в Европу, а нижняя часть оставалась на Тихом океане.

Мечтая попасть штурманом на эсминец, Штыров был на­значен адъютантом командира 16-й дивизии подводных лодок контр-адмирала В.И. Савич-Демянюка, человека властолюбиво­го, хитрого и жестокого к подчинённым. Дивизия располагалась на противоположном от Петропавловска-Камчатского берегу Авачинской бухты недалеко от посёлка Тарья (в переводе с фран­цузского — «могила»). Штабом дивизии и жилищем для обитания офицерского состава была плавбаза «Саратов». Вот так, на краю российской земли Анатолий Штыров — петровчанин саратовский стал служить и жить на «Саратове».

Адъютантство закончилось неожиданно и быстро. В празднич­ный день 23 февраля 1952 года лейтенант Штыров был пригла­шен на семейный праздничный ужин к своему патрону. За сто­лом адмирал по-свойски стал распекать лейтенанта:

— Лопух ты, лопух, лейтенант! Ничего ты не знаешь, не понимаешь!

— Я, товарищ адмирал, знаю столько, что вы и не представляете, неожиданно для себя ляпнул Сун (Сунгариец — один из псев­донимов, используемых А.Т. Штыровым в своих произведениях).

К вечеру следующего дня незадачливый лейтенант Штыров оказался штурманом 20-летней подводной лодки Щ-109, коей ко­мандовал капитан 3-го ранга Бекаревич. О службе и житье-бытье того, лейтенантского, периода остроумно расскажет писатель Анатолий Штыров в повести «Камчатские утренники».

Перечисляя своих друзей — лейтенантов, Штыров упоминает и выпускника Каспийского высшего военно-морского училища земляка-саратовца Сашку Пушкина по прозвищу «Не-Пушкин». При этом описывает один из эпизодов, когда «Не-Пушкин» упорно доказывал из строя проверяющему Камчатку замглавкому адми­ралу Н. Басистому, что именно он, а не кто другой, и есть Пушкин Александр Сергеевич, за что и схлопотал по причине собственной «наглости» от рассвирепевшего ЗамГК 15 суток ареста.

Умер Сталин… И это был один из самых черных дней в био­графии лейтенанта Штырова. Жить дальше становилось страш­но. Но оставалась одна надежда: страна, народ, партия. Партия не даст погибнуть… Штыров подал заявление — «прошу считать меня коммунистом».

Время шло. Штурман Щ-109, окунувшись в бездну корабель­ных хлопот, безуспешно пытался подготовить к плаванию свою материальную часть. Но ржавая субмарина плавать категориче­ски отказывалась.

И вот однажды Штыров получает телеграмму из неведомой ему Хандыги: «Родился сын. Мать тяжёлом состоянии. Аввакумовы». Сына Вячеслава родила Анатолию Штырову красавица и гордяч­ка Нина, которая заканчивала институт во Владивостоке. Полу­чив специальность инженера-геолога, она собиралась ехать на Камчатку, но всемогущим НКВД была направлена в знаменитый «Дальстрой» в Магадан. Там её распределили на дальний участок в Хандыге…

И вот молодые оказались: он на Камчатке — она с малышом в Хандыге, которую, кстати, молодой отец даже не смог найти на карте Якутии. Что делать? Командование посочувствовало и дало ему отпуск для решения семейных дел.

И вот лейтенант отправился за сыном и женой в Якутию через «Страну Колыму». За девять дней преодолел на перекладных 2,5 тысячи километров по колымской и якутской, так называемой «трассе», а в реальности — разбитой вдрызг дороге.

Уцелеть среди зэков, бывших и настоящих, помогла флотская форма лейтенанта, к ней даже там относились с уважением. Все перипетии этой отчаянной поездки Анатолий Штыров описыва­ет в повести «Путешествие в страну Колыма» и, конечно, в стихах из цикла «Колымские тетради»:

Колымский вояж

Службы первые годы…
Хватил и тоски, и сполна, Камчатка… подлодка… походы… В далеком «Далъстрое» жена…
Всё тает мой замок иллюзий, Мечтаньям, казалось, — конец.
И вдруг, как огонь, — телеграмма: Теперь я — «счастливый отец».
Решения выбор недолог,
Дела и моря — под замок;
Но долго якутский посёлок Найти я на карте не мог…
С угрюмой Колымской столицы Я начал за сыном вояж,
Не зная, в какую землицу Ведёт незнакомый вираж.
Там не было стрелок маршрутных,
Но мне указующий перст Помог: пустяки, на попутных
Всего лишь две тысячи верст.
Я видел колымскую трассу,
Дорогу страданий и зла,
Где гибли строптивые массой,
Она по костям пролегла.
Откуда мне знать, что такая
Быть может огромной тюрьма,
И песня, не волчья, людская:
«Будь проклята ты, Колыма!»
Мне странная выпала доля И как-то нелепо везло:
Я первый по собственной воле
Прошёл через чёрное зло.

1975

Назад семья Штыровых возвращалась уже на самолёте. Пер­венца назвали Вячеславом. В дальнейшем Вячеслав Анатольевич Штыров станет президентом республики Саха (Якутия), а позже заместителем председателя Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации. Нина Ивановна Штырова 35 лет проработает в горах Якутии, Приморья, Хабаровского края и Камчатки и подарит Анатолию Тихоновичу ещё одного сына — Андрея.

Думаю, что, учитывая особенности их романтических профес­сий: моряка-подводника и геолога, когда «я в море, а она в поле», только настоящая любовь помогла Нине Ивановне и Анатолию Тихоновичу построить крепкую семью и вырастить замечатель­ных сыновей.

Часть третья

КОМАНДИРСКАЯ СТЕЗЯ

Судьба была всё-таки весьма благосклонна к Анатолию Ти­хоновичу, и ему представился шанс расстаться с Дальним Востоком и служить на «архилегендарном» ДКБФ (дваж­ды Краснознаменном Балтийском флоте). В конце 1953 года А.Т. Штыров получает назначение командиром штурманской бое­вой части строящейся в г. Горьком на заводе «Красное Сормово» подводной лодки 613-го проекта С-170, которая, пройдя по Волго-Мариинской системе каналов, в сентябре 1955 года прибыла в Финский залив и была включена в состав 93-й бригады ПЛ Крон­штадтской военно-морской крепости.

Глубокой осенью 1955 года С-170 отправилась на зимовку в Лиепаю. К тому времени старший лейтенант А.Т. Штыров был уже помощником командира ПЛ капитана 3-го ранга В. Индыкова, прошедшего войну «корсара глубин», но вдали от семейных пенат страдающего «русской хворью». Старпом ор­ганизацией службы тоже не заморачивался и большей частью, ссылаясь на недомогания, пребывал в Кронштадте или Ленин­граде, от замполита толку было мало, и вышло так, что службу в экипаже тянул помощник командира и секретарь парторга­низации Штыров.

Как-то на партсобрании он намекнул, что «коммунисту това­рищу Индыкову не мешало бы побольше интересоваться личным составом». В ответ он получил от пьяного командира высту­пление, полное оскорблений в свой адрес. Это стало последней каплей, переполнившей чашу, полную мыслей о возвращении на ставший уже родным Дальний Восток. Рапорт сработал с не­мыслимой оперативностью, поскольку набиравший силу Тихоо­кеанский флот требовал кадров, а «западные» кадры, как могли, сопротивлялись переводу на «задворки» России.

Штыров был переведён во Владивосток, где продолжил службу на подводных лодках 613-го проекта — самого массового и перво­го послевоенного. Всего за 18-летнюю службу непосредственно на подводных лодках Анатолий Штыров сменил порядка 15 ко­раблей.

Именно огромный практический опыт подводника-дизелиста стал основой для написания Штыровым интереснейшего про изведения «Дизельная подводная эпопея». Это очерк об исто­рии подводного дизельного флота Советского Союза с 1946 по 1988 год. В предисловии Анатолий Тихонович объясняет моти­вы его появления: «Напомнить обществу о деяниях историче­ски «оставшегося в тени» поколения подводников дизелистов, хорошо или плохо, но честно исполнявших свой воинский долг перед Родиной… Публикация эта не является чисто докумен­тальным архивно-историческим исследованием, представля­ющим интерес для узкого круга специалистов, напротив, по­строена в форме живого повествования. С одним непременным условием: фактура не претендует на стопроцентный охват темы, но подаётся без псевдоисторического вранья, героической ла­кировки и политической пудры. Подаётся так, как это виделось глазами подводников-дизелистов середины XX века и «щупа­лось собственными руками».

Надо непременно отметить, что автор эпопеи добился своей цели, и очерк воспринимается именно как рассказ очевидца — очень грамотного и честного, а читается на одном дыхании лю­бым человеком, которому хоть чуть-чуть интересна история сво­ей Родины и её флота.

Для самого же Штырова кораблём, запавшим в душу, была С-141. Эта лодка спасала экипаж в очень серьёзных, практически боевых ситуациях.

В истории создания подводных лодок 613-го проекта неожи­данно опять обнаруживаются связи с Саратовской областью. Среди главных конструкторов проекта был и капитан 1-го ранга В.Н. Перегудов, родом из города Балаково Саратовской области. В дальнейшем он будет одним из главных конструкторов первых атомных подводных лодок 627-го проекта.

Разработка 613-го проекта проводилась в ЦКБ-18 (ныне ЦКБ «Рубин»), Строились лодки на заводах «Красное Сормово» (Горь­кий), «Марти» (Николаев), «Балтийский» (Ленинград), № 199 (Комсомольск-на-Амуре).

Головная лодка вступила в состав ВМФ в декабре 1951 года.

Тактическим назначением ПЛ этого проекта являлись действия на морских коммуникациях, уничтожение кораблей и транспор­тов, действия у баз противника и в ближних морских зонах, а так­же борьба с подводными лодками противника.

Лодка имела следующие тактико-технические характеристики:
водоизмещение надводное — 1050 т., подводное — 1340 т. (запас плавучести 27,8%);
глубины погружения: рабочая 170 м., предельная 200 м, крити­ческая — 240 м.;
2 двигателя надводного хода (коломенские дизели 37-Д, мощно­стью по 2 000 л.с. каждый) обеспечивали ход до 18 узлов;
2 аккумуляторные батареи и 2 главных электродвигателя ПГ- 101 по 1 350 л.с. обеспечивали подводную скорость до 14 узлов; 2 электромотора экономического хода ПГ-103 обеспечивали мак­симальную дальность подводного хода до 350 миль на скорости 2,8 узла.

По современным понятиям скромные характеристики, но по сравнению с ПЛ военного времени — эти показатели весьма вну­шительны. Вспомним хотя бы, что глубины погружения лодок во время войны не превышали 90 м.

Экипаж ПЛ 613-го проекта — 56 человек, в том числе 11 офицеров.
Автономность: проектная — 30 суток, реальная — 40 суток.
Вооружение: 4 носовых и 2 кормовых торпедных аппарата, за­пас торпед — 12.

Немаловажен факт: с началом массовой и серийной постройки дизельных подводных лодок их освоение новыми экипажами не обеспечивалось какой-либо солидной учебной базой. Большин­ство экипажей формировалось на флотах из личного состава ста­рых подводных лодок типа «Щука», «Малютка» и пр., уже имевших практический опыт боевой подготовки и обеспечения безава­рийной эксплуатации боевой техники. Приём лодок, испытания и межтеатровые переходы по флотам обошлись без катастроф и крупных аварий. Подавляющее большинство командиров новых подводных лодок имели опыт боевых действий в период Великой Отечественной войны. А этот опыт, особенно в вопросах управле­ния и борьбы за живучесть, был суров и драгоценен.

На Тихоокеанский флот вновь построенные подводные лодки попадали достаточно сложным путем. После постройки на ССЗ №112 «Красное Сормово» им. А.А. Жданова в Горьком по Волге в доке они прибывали в Астрахань и по Каспию уже своим ходом приходили в Баку, где после сдаточных испытаний принимались в состав ВМФ.

Затем по внутренним морским водам СССР из Каспийского моря в Баренцево по маршруту Баку — Астрахань (дальше в доке) река Волга — Горький — Мариинская система каналов (32 шлюза) (дальше своим ходом) — Онежское озеро — Беломорско-Балтий­ский канал — Беломорск — Полярный.

Переход занимал почти два месяца. При прохождении из Бе­ломорска в Полярный старшим на борт поднимался опытный подводник Северного флота. Так, например, на переходе С-294 в июле 1956 года старшим на борту был легендарный Н.А. Лунин, уже контр-адмирал.

Затем до июня следующего года лодка отрабатывала задачи бо­евой подготовки в составе соединения Северного флота и гото­вилась к переходу на ТОФ.

В конце июня в составе ЭОН (экспедиция особого назначе­ния) при обеспечении ледоколов, буксиров и плавбаз совершали межфлотский переход по трассе Севморпути на Дальний Восток. Для такого перехода лодки специально готовились. В носу при­варивали высокие насадки из толстого металла с прорезью для буксира посередине. Они предохраняли нос ПЛ от ухода под лёд. Винты заменялись на стальные. Грузили, с расчётом на возмож­ную зимовку, увеличенный запас продуктов. Консервами заби­вали цистерны вспомогательного балласта, а уравнительная ци­стерна использовалась для питьевой воды.

Не всегда эти походы завершались в одну навигацию. Напри­мер, в 1956 году ЭОН-56 в составе крейсеров «Александр Суво­ров», «Адмирал Сенявин», нескольких эсминцев и сторожевиков, ПЛ 613-го проекта, попала в очень сложные ледовые условия. При подходе к Чукотскому морю, в районе острова Врангеля сильный северный ветер нагнал в пролив Лонга толстые паковые льды, которыми и были зажаты корабли. Для вывода кораблей из ледового плена пришли ледоколы «Иосиф Сталин», «Вячеслав Молотов» и «Красин», с их помощью все корабли были выведе­ны на рейд порта Певек. Там экспедиция была разделена на три части. На восток в сопровождении ледоколов пробились только крупные надводные корабли: крейсера и эсминцы, 4 ПЛ и транс­порт «Инсар» вернулись в г. Полярный, а 6 ПЛ и 4 транспорта остались на зимовку в устье реки Колыма (в районе п.Черский). Только в августе 1957 года они смогли продолжить свой поход и в сентябре прибыли к месту постоянного базирования в 6. Краше­нинникова на Камчатке.

Необходимо отметить, что пополнение Тихоокеанского флота подводными лодками и в современных условиях сопряжено с серьёзными трудностями. Маршрут Баренцево море — Атланти­ческий океан — пролив Дрейка — Тихий океан помимо большой протяжённости связан с плаванием в тропических широтах, что вызывает серьёзные трудности в эксплуатации техники и усло­виях обитания экипажей. Поэтому трансарктические маршруты подо льдами стали осваиваться уже первыми поколениями атом­ных подводных лодок.

В сентябре 1963 г. первый подлёдный переход с Севера на Вос­ток осуществила ПЛА «К-115» 627 А проекта под командовани­ем Ивана Дубяги. Совершив по плану перехода ряд всплытий и «приледнений», 10 сентября 1963 года лодка всплыла в полынье в 3,4 милях от советской дрейфующей научно-исследовательской полярной станции «Северный полюс 12».

1 сентября 1963 ПЛА «К-115» встретилась на точке рандеву в Чукотском море с ледоколом «Пересвет». 17 сентября ПЛА при­была к новому месту базирования в бухте Крашенинникова на Камчатке. Всего было пройдено 1570 морских миль за 121 час. За образцовое выполнение задания командования и проявленные при этом мужество и героизм члены экипажа были награждены правительственными наградами. Командиру ПЛА «К-115» капи­тану 2-го ранга И. Р. Дубяге было присвоено звание Героя Совет­ского Союза, руководитель перехода капитан 1-го ранга В. Г. Ки- чёв был награждён орденом Ленина.

Практически ежегодно несколько подводных лодок этим марш­рутом следовали на Тихоокеанский театр. От этого подлёдные походы не становились безопаснее, но накапливался бесценный опыт эксплуатации оборудования, средств наблюдения и нави­гации.

Вот и мне в 1984 году на К-25 ПЛАРК (атомной подводной лод­ке с крылатыми ракетами) 670-го проекта в должности команди­ра боевой части связи, начальника радиотехнической службы в составе 335-го экипажа под командованием капитана 2-го ранга Ивана Александровича Фомина довелось пройти трансарктиче­ским путём из Баренцева моря в Чукотское, а затем с форсирова­нием Берингова пролива выйти в Тихий океан. Подо льдом нахо­дились 13 суток. Глубина 180 метров, ход 18 узлов. На маршруте два раза выполняли манёвр приледнения. Этот манёвр требует ювелирной точности расчётов и действий инженер-механиков.

Лодка без хода с нулевой плавучестью, откачивая балласт из уравнительной цистерны и имея дифферент на корму, медленно всплывает и прижимается к нижней кромке ледового поля но­совой оконечностью и рубкой. В верхней части ограждения руб­ки находится антенна СДВ, а как известно, в отличие от морской воды, лёд радиопрозрачен. Поэтому в таком приледнённом поло­жении для ПЛ есть возможность приёма сеансов связи. Что мы с успехом и сделали.

Эхоледомер при переходе работал практически сутки напро­лёт. И иногда показывал, что нижняя кромка льда сосулькой уходит в воду до 40 метров. Для обеспечения возможного ава­рийного всплытия ПЛ в торпедные аппараты были загружены 2 прямоходные торпеды для подрыва ледяного поля. Но обошлось без аварийных ситуаций. После всплытия в Чукотском море и встречи с обеспечивающими судами форсировали мелководный Берингов пролив в подводном положении на глубине 15 м (под килем тоже 15), ход 10 узлов. Шли за морским буксиром, пеленг на который давал гидроакустик.

Надо отметить, что в начале сентября в Чукотском море наблю­дается большое скопление китов и тюленей. Белые медведи как истые хозяева Арктики, не упускают возможности обследовать прибывшие подводные лодки. Особенно им нравятся батоны из подводного пайка.Гидроакустический горизонт заполнен со всех сторон разнообразными звуками биологического происхожде­ния. В наушниках у оператора слышится такая какофония, что шумы буксира иногда забивались биологическими помехами.

В бухте Провидения высадили походный штаб во главе с ка­питаном 1-го ранга И.И. Налетовым, тогда ещё заместителем ко­мандира 11-й дивизии 1-й флотилии ПЛ КСФ, и после этого вы­полнили 45-суточную боевую службу в Тихом океане.

По приходу в п. Рыбачий К-25 с 335-м экипажем на борту была включена в состав 10-й дивизии ПЛ 2-й Фл ПЛ ТОФ. На вопрос командира ПЛ к командиру дивизии капитану 1-го ранга Н.Н. Алкаеву о поощрении экипажа был получен ответ, с которым ни­кто не захотел спорить: «Вы пришли все живые — это самая боль­шая награда!» Его настроение было понятно: в 10-й дивизии ПЛ шло следствие после серьёзной аварии. 24 июня 1983 года в бухте Саранная на глубине 42 метра затонула К-429, подводная лодка 670-го проекта. 16 подводников погибло, 104 вышли через тор­педные аппараты и аварийно-спасательный люк 7-го отсека. И хотя судом «стрелочниками» были признаны командир капитан 1-го ранга Н.М. Суворов и командир электромеханической бое­вой части капитан 2-го ранга В.Е. Лиховозов, командир дивизии Н.Н. Алкаев сделал всё, чтобы выпихнуть в море неподготовлен­ный экипаж. Но это уже отдельная история.

Служба офицера подводного флота складывается из достаточно нервной подготовки материальной части и подчинённого личного состава к выходу в моря на берегу, несения береговых нарядов, руководства хозработами, участия в смотрах, сборах, совещаниях и напряжённого выполнения поставленных задач в море. Отпуск, который не всегда дают отгулять, — и опять: отработка организа­ции, упражнения в море, выход в линию и проверки, проверки, проверки… Дальний поход, или, как говорят подводники, — авто- номка, — воспринимается всегда с облегчением. Пропадают бере­говая суета, предъявление всевозможным проверяющим вороха документации, несение береговых нарядов. Распорядок подчиня­ется графику несения вахты: 4 часа через 8, условиям скрытности плавания, программе связи и погодным условиям.

График командира ПЛ во многом зависит от уровня доверия командира к подготовленности своего старпома. В центральном посту либо на мостике ПЛ обязательно должен быть либо коман­дир, либо кто-то из офицеров (старпом или старший на борту), допущенные к самостоятельному управлению подводной лодкой данного проекта.

Требования к подготовке командира подводной лодки были во все времена очень жёсткие. Офицер, допущенный к самостоя­тельному управлению и вступивший в командование подводной лодкой, получал право на ношение нагрудного знака «Командир подводной лодки» — посеребрённый профиль ПЛ типа «Щ» со звёздочкой посередине. Этот знак носили и носят с особой гор­достью. Он и сейчас вызывает почтительное уважение у всех мо­ряков.

С назначением на должность помощника или старшего помощ­ника командира ПЛ офицер обязан был в 6-месячный срок сдать теоретический и практический экзамен к самостоятельному управлению кораблём своего проекта.

В теоретической части офицер должен был сдать:

  • флагманскому штурману соединения — весь морской театр на тактический радиус действия подводной лодки: вычертить на память план любой бухты, пролива и т.п. со всеми навигацион­ными опасностями, фарватерами и глубинами; выполнить кон­трольную навигационную прокладку со всякими хитрыми штуч­ками, решить в нормативные сроки навигационную задачу;
  • заместителю командира соединения по электромеханической части — вычертить на память любую систему корабля, произвести экспресс-расчёт остойчивости и плавучести лодки в различных аварийных вариантах и т.п.;
  • начальнику разведки — доложить на память тактико-техниче­ские данные основных кораблей вероятного противника, класси­фицировать носителей по параметрам работы их радиоэлектрон­ных систем (радиолокационных, гидроакустических и средств в сетях связи).

Подобные зачёты необходимо было сдать и другим флагман­ским специалистам. Естественно требовалось отменное знание всех наставлений, руководств и прочих руководящих докумен­тов.

Сдав теорию, будущий командир убывал на чужое соединение, где использовался в качестве либо заштатного, либо штатного старпома в основном в море на длительных выходах, либо в ав­тономном плавании. Таким образом, практическую подготовку подтверждали своими росписями незаинтересованные команди­ры лодок. Пройдя все эти круги, офицер предъявлял командиру своего соединения все зачётные листы.

Допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой конкретного проекта объявлялся командующим флотом. Но под­готовка к назначению командиром ПЛ на этом не заканчивалась: офицер направлялся на подводный факультет Высших ордена Ленина специальных классов офицерского состава ВМФ (ВОЛ- СОК) в Ленинграде. После успешного завершения программы го­дичного обучения он становился полноценным кандидатом для назначения на должность командира подводной лодки.

Статус «командир подводной лодки» во флоте — это статус «первый после Бога», и достижение его являлось заветной целью каждого корабельного офицера.

К сожалению, были и времена «перестройки», когда статус моряка-подводника резко упал, и служба в НИИ, в штабе или на складе привлекала больше, чем тяжёлая служба на корабле, кото­рый был подчас брошен всеми. Знаю лично командира атомной подводной лодки 971-го проекта, который в конце 90-х годов, для того чтобы офицеры могли содержать свои семьи, и для обеспече­ния питания матросов срочной службы, в своем экипаже создал бригаду… по ремонту крыш! Какая может быть боевая подго­товка в таких условиях!

Радует, что сейчас престиж корабельной службы возвращается. Политическим лидерам страны вернулось понимание того, что от уровня подготовленности офицерского состава корабля зависит напрямую не только уровень аварийно­сти во флоте, но и успешность демонстрации морской мощи го­сударства. Но для этого должны были погибнуть «Комсомолец» и «Курск»…

В 1958 году капитан-лейтенант А.Т. Штыров служил старшим помощником командира подводной лодки С-150 613-го проекта. Она входила в состав 4-й ОБр ПЛ ТОФ с базированием в бухте Малый Улисс г. Владивостока. Командовал лодкой капитан 3-го ранга В.Я. Кириенко.

Однажды лодка вышла на выполнение боевого упражнения «Атака подводной лодкой отряда боевых кораблей (ОБК)». Под­водная лодка должна была обнаружить ОБК на предельных даль­ностях, сблизиться скрытно в пределах критического курсового угла, так же скрытно прорвать охранение, поразив при этом 1-2 корабля охранения, и атаковать главную цель 4-торпедным зал­пом, добившись попадания (прохождения под целью) не менее 2 торпед.

Отдельные нарушения скрытности атаки — обнаружение «противником» кратковременного срабатывания импульсов РЛС или перископа, обнаружение гидролокатором корабля подво­дной лодки до выпуска торпед, или промах залпа — приводили к однозначной оценке «неудовлетворительно». Командир был бо­лен и вышел в море с высокой температурой, но это не очень-то кого интересовало. ОБК в составе крейсера и 4 эсминцев шёл с Камчатки, и на его пути в полигонах ПЛ отрабатывали по нему боевые упражнения.

С-150 своевременно обнаружила групповую цель, прорвала охранение, поразив один из кораблей торпедой, и успешно ата­ковала главную цель — крейсер. Но получила «неуд», поскольку был обнаружен её перископ, который кратковременно, на всякий случай, поднял командир при покладке на боевой курс.

Коман­дующий подводными силами ТОФ контр-адмирал Лев Петро­вич Хияйнен (среди подводников имевший прозвище Папа Хи) в вопросах отработки боевой подготовки был суров и неумолим. Итоговая оценка «неуд» осталась, подводная лодка С-150 из пе­редовиков перешла в отстающие и только через год могла выпол­нить повторную стрельбу. Вот так в те времена подходили к отра­ботке боевой подготовки.

Позже поэт Анатолий Штыров посвятит подводной лодке С-150 стихотворение:

Прощание с кораблем

Мне с почтой из Главного Штаба приказ
Подсунул секретчик проворный;
Бумага — бумагой, а эта сейчас
Вдруг стала враждебной и чёрной.
Всего-то шесть строк равнодушно гласят,
Что вот, кораблю и отставка:
Подводную лодку С-150
Предписано сдать в переплавку.
Всё ясно: ресурс механизмов иссяк
И корпус серьёзно ослаблен;
Теперь на глубины и думать нельзя.
Увы, износился кораблик.
А сердце не верит!
Буквально вчера Из окон огромного штаба
Я видел — на выход скользила с утра;
Такую из сотни узнал бы.
Изящная, тонкая, словно игла
С весёлым лучом-изумрудом,
Она в подсознанье моём улеглась
Живым совершенством и чудом.
Ну, разве же просто вот так и забыть
Бессонные бурные ночи,
Как море ревёт и вздымается ввысь,
Как пена у носа клокочет.
Забыть, как накроет волна с головой
И тянет в пучину живое,
И стоны и вой, отвратительный вой,

То сталь в напряжении воет.
В центральном отсеке шумит водопад,
Пусть цепью прихвачено тело,
А руки слабеют и жилы трещат,
И сердце стучит обалдело.
Могу ли забыть, как в бинокле дрожат
В зрачки наведённые дула?
Но лодка спасала — острее ножа
Врезалась и в пене тонула.
Я помню, как тянет поднять перископ,
Увидеть, как глыбь зеленеет,
И вырвется сплав золотых облаков,
Не знаю желанья сильнее.
Давно уже годы своей чередой
Минули, отщёлкали чётко,
И пусть я не молод и вовсе седой,
А сердцем со старенькой лодкой.

1977

В 1959 году капитан 3-го ранга А.Т. Штыров, успешно сдав зачё­ты на допуск к самостоятельному управлению ПЛ, убыл в Ленин­град для обучения на подводном факультете ВОЛСОК ВМФ. Там он тоже оставил после себя память.

На итоговых экзаменах, имея по всем предметам отличные оценки, из-за гриппа умудрился контрольную штурманскую прокладку завалить. На учёном совете при обсуждении резуль­татов обучения курса возник вопрос: как так — офицер обучался на «отлично», экзамены все, кроме одного, — тоже на «отлично», а за прокладку «неуд»? Решили в качестве исключения повторить прокладку немедленно, в воскресенье…

Преподаватели были раздражены: пропадал законный выход­ной. И решили проучить слушателя, увеличив скорость автома­та, выдающего вводные, в два раза. Бешеный темп работы. Но когда, по окончании, выполненную прокладку наложили на эта­лон автомата, то вся кафедра была в изумлении — обе прокладки слились! Такого на кафедре не было никогда! Даже пригласили флагманского штурмана Ленинградской военно-морской базы. Выставили итоговую оценку «отлично».

Учёный совет упёрся — давайте осредним до «хорошо», но и кафедра навигации упёрлась только «отлично»! В итоге капитан 3-го ранга А.Т. Штыров при­был вновь на Тихоокеанский флот с дипломом Высших ордена Ленина специальных классов офицерского состава ВМФ, в кото­ром стояли все оценки «отлично», но корочки были серые, а не красные.

Однажды, во время обучения, Штыров участвовал во встрече с легендарным подводником Великой Отечественной войны, ко­мандиром подводной лодки К-21, атаковавшей в 1942 году немец­кий линкор «Тирпиц», Николаем Александровичем Луниным.

Вот как он описывает эту встречу: «Кряжистый моряк с харак­терным подводным лексиконом. Он, войдя в доверительный кон­такт с участниками встречи (слушатели подводного факультета Высших офицерских классов ВМФ), в крепких штормовых выра­жениях поведал, как «чернильные академические души» разби­рали его атаку и откопали, что он потерял 14 секунд в развороте на боевой курс, в результате чего выполнил залп по «Тирпицу» не из носовых, а из кормовых торпедных аппаратов. Чем не пол­ностью оправдал доверие «партии и правительства». Видимо, в академических кабинетах оказалось гораздо удобнее хрономе­трировать эту атаку».

После ВОЛСОК ВМФ в 1960 году А.Т. Штыров приказом Глав­кома ВМФ был впервые назначен командиром подводной лодки

С-294 проекта 613, которая была в составе 90-й отдельной брига­ды подводных лодок подводных сил ТОФ, базирующейся в бухте Постовая залива Советская Гавань.

Заступив командиром ПЛ С-294, капитан 3-го ранга Штыров увел лодку в судоремонтный завод в бухте Окоча. И вот в сен­тябре 1961 года в док завода, где находилась лодка Штырова, прибыла группа офицеров во главе с замкомандира Совгавань- ской бригады подводных лодок Лисовским. Они, не поставив в известность командира ПЛ, намеревались отрезать носовую око­нечность С-294 и заменить ею свёрнутый нос С-88, которая стала участницей навигационного происшествия.

Судорожные действия командования бригады были обусловле­ны тем, что через 5 суток в Совгавань должен был прибыть ми­нистр обороны СССР. Его реакция при взгляде на ПЛ со свёр­нутым под 90 грд. форштевнем была прогнозируема, а участь командования бригады — печальна.

Штыров, оповещённый вахтой, выдворил с корабля штабных и мастеровых, уже налаживавших автоген, а через несколько дней весьма гневно высказался по этому случаю на партактиве. Правда, министр обороны в тот раз в Совгавань не приехал, но за Штыровым закрепилась характеристика командира, не ищущего благорасположения штаба.

Ремонтные заботы командира отличаются от командирских проблем плавающей лодки. Для поддержания на высоте навыков боевого экипажа Штыров при малейшей возможности стремился попасть либо самостоятельно, либо забирал с собой корабельный боевой расчёт в класс торпедной подготовки, который находился за 70 км.

Командование бригады не давало скучать в ремонте и отправ­ляло молодого командира в качестве дублера в моря на других лодках. В походах на боевую службу, как правило, старшим на походе должен быть командир бригады или его заместитель, но допускалось направлять и подготовленных командиров ПЛ од­нотипного проекта, для обеспечения круглосуточного несения командирской вахты.

Так, в 1962 году, в июне, Штыров выходил дублёром на С-240 (командир Лопато) для отработки действий подводных лодок в завесе при атаке ордера боевых кораблей. В тот выход он чуть не был смыт за борт огромной волной. В октя­бре-ноябре того же года во время Карибского кризиса на С-359 (командир Качанов) — на боевую службу с ядерным оружием на борту в район на 100 миль восточнее Сангарского пролива. Из месячного похода лодка вернулась с пустыми топливными ци­стернами.

Анатолий Тихонович, вернувшись с моря, обнаружил, что сын Андрей 2-х лет с воспалением лёгких в одной больнице, старший Вячеслав с воспалением среднего уха — в другой, а жена мечется между больницами, но никто из командования и политотдела не поинтересовался и помощи никакой не оказывал.

Отношение командования к наличию семей у подводников, как к некоему дополнительному и весьма раздражающему фактору, который мешает до конца отдаваться службе, было всегда. Таким оставалось и в 1970-1980-е годы. Жёны одного экипажа, как пра­вило, имели тесный контакт между собой, а женское оповещение и взаимовыручка работали лучше, чем политотдельские помощники.

Ремонт С-294 растягивался, так как по ходу стали выявляться новые неисправности, финансирование тоже не было стабиль­ным. Стремясь в море, Штыров стал настойчиво просить коман­дование перевести его на плавающую ПЛ и через два года был назначен командиром ПЛ С-141 613-го проекта 4-й ОБрПЛ ТОФ, базирующейся в бухте Малый Улисс Владивостока. Конечно, Вла­дивосток, как главная база Тихоокеанского флота, был удобнее и для службы, и для жизни. Тем более, что в с. Хороль Приморского края проживали родители жены.

Стоит отметить, что вслед за командиром Штыровым из Сов- гаваньской бригады дошли отзывы, характеризующие его как требовательного командира, но весьма неудобного для командо­вания. Дело в том, что он категорически отказывался прикрывать промахи и просчёты командования бригады за счёт интересов своего экипажа. К политработникам относился весьма крити­чески. Всё называл своими именами. Терпеть не мог показухи и штурмовщины. А за отказ в конце года получить на береговой базе неиспользованные остатки спирта — по-флотски «шила» — валюты из валют, и вовсе прослыл странноватым. Калёным желе­зом выжигал у себя на экипаже воровство и пьянство. Без всяких скидок и условностей подходил к боевой подготовке личного со­става и самолично участвовал в отсечных учениях. Каждый ма­трос видел, что командир умеет делать всё то, что и он. При этом, если здравый смысл практики требовал отступления от руково­дящего документа, то командир Штыров делал так, как требовал здравый смысл. Жизнь и служба показали, что правда была на его стороне.

Удивительно, что такой суровый и целеустремленный человек так тонко чувствовал жизнь. Видимо, вся «лирика» уходила у него в стихи.

Война оставила фундаментальные впечатления у юного Ана­толия, но вместе с тем, видимо, в этот период сформировались критерии оценки людей и поступков, которые впоследствии по­зволяли верно оценивать людей, видеть действительные побуди­тельные мотивы их поступков. Ещё одна способность будущего лучшего аналитика Тихоокеанского флота сформировалась в те суровые годы — доверять фактам, не отбрасывая те, которые не укладываются в предполагаемую логическую связь, а изменять заключения и выводы. Именно факты дают уверенность в своей правоте и позволяют отстаивать своё мнение во всех высоких ка­бинетах, несмотря на сарказм начальства.

Размышляя о том, какое бы качество личности Штырова я бы выделил в качестве главного, каждый раз приходил к одному и тому же выводу — главная черта характера Анатолия Тихонови­ча — это откровенность. Откровенность в первую очередь перед самим собой. Поэтому его стихи и проза пробирают[2] до глубины души именно удивительной откровенностью. Далеко не каждый человек озвучит свои сокровенные мысли даже перед близким другом, а уж публиковать… Для этого надо быть очень уверен­ным в себе человеком.

Штыров откровенно говорил не только о себе самом. Он не стеснялся и резал правду-матку в глаза высокому начальству. Но не было ещё во флоте начальства, которое бы, не то, что бы люби­ло это, а просто спокойно переносило. Поэтому неудобного «Неулыбу» затирали как могли. Но, как говорится, не на того напали.

Сказ о Неулыбе — командире субмарины

Шумит, шумит политотдел:
«Места на лодках перезаняты;
На берегу — немало дел,
А с «этим» мы идти не наняты!
НачПО мы в ноги упадём
А с Неулыбой не пойдём!
Там процветает благий мат,
Команда — банда малохольная,
А командир — презлой пират,
И вечно морда недовольная.
Не скажут там: «Садись скорей.
Чайком душонку отогрей!»
НачПО пресёк блажной кураж:
Ну, что за митинги устроили?
Раз отстающий экипаж —
Работать надобно тем более.
Я сам работу покажу,
На этой лодке похожу.
Усыпан мостик ходовой Какх.. прыщами, каперангами.
На пирсе сопли часовой
Запутал с топливными шлангами.
Оставив штаб на берегу,
Подлодка пятится в пургу…
Не спит лишь мрачный командир,
По скулам солью перетянутый;
Ему враждебен целый мир,
Недобрым словом будь помянутый.
Глазницы полные теней,
Потерян счёт ночей и дней.
В отсек второй не заходи!
Там мигом двери отторгаются,
И, морды высунув, вожди
Навстречь отчаянно ругаются:
Ты, командир, в моря удрал — Соцобязательства не брал!
Немедля вывесить листки, — Собрать отсечных агитаторов,
Как вы берётесь напрямки — Из отстающих до новаторов!
Задачу ставлю вам вторично:
Поход, и только на «отлично».
Работой высветить живой
Решенья «мартовского пленума»
И вклад осмыслить боевой
К ЦК призыву вдохновенному.
Разведчик ножкой засучил:
А кто врага-mo изучил?
В разведку — словно на пожар!
Совсем противника не знаете!
Организуйте семинар,
Вы мне за это отвечаете!
Начштаба взвыл: — Япона мать!
Не есть, не пить, не спать, не с..ть!
Сегодня ночью прокрутить
Вам корабельное учение,
Как по-суворовски пробить
Авианосца охранение.
Как вам конвой атаковать
И свой отрыв не прозевать!
Я недоволен! И скажу:
Вы лодкой плохо управляете.
За вами пристально слежу —
Вы бдить людей не заставляете.
Вам мастерство своё точить! Учить, учиться и учить!
А «ком» зубами заскрипел Такой приятной диагностике:
Эх, чаю выпить не успел!
Торчи опять всю ночь на мостике.
Несёт радист ночной прогноз.
Вооружившийся методою, Мрачнеет «ком» и чешет нос:
Прогноз не вяжется с погодою.
Пророчат шквалистый удар Зубцы неровных изобар.
Сердит и мрачен командир;
Не зря механики торопятся
Там наверху враждебный мир,
На «кухне бурь» силёнки копятся.
Ох, батарею зарядить,
Чтоб в сильный шторм не угодить!
А ночь на диво хороша!
Качает зыбь луну-дурашечку.
На мостик грудится НШ,
От сна воскушавши чеплашечку.
Он в темноте обрызгал мир:
Как обстановка, командир?
Доклад такой: лежим норд-ост,
Недавно кончили с зарядкою,
На море, кроме этих звёзд,
Нет никого. Прогнозы гадкие.
А в целом близится рассвет,
И замечаний в лодке нет.
Доклад начальство разозлил;
Он стал по-волчьему поглядывать:
Я, командир, чему учил?
И бдить, и вовремя докладывать!
О чём докладывать? — в ответ.

  • Событий нет, докладов нет.
    Настанет время, доложу,
    Когда запахнет тыквой жареной.
    А вы предерзостный, гляжу!
  • Начальник штаба взвыл ошпаренный,
    Вы — очень слабый командир!
    Я вас служить не агитирую,
    Велят мне должность и мундир:
    Я в штабе всё прокомментирую!
    Я глаз с вас, знайте, не спускал!
    А я неделю не смыкал.
    Я эти речи пресеку!
    Я вас к ответу привлеку!
    Вы обнаглели! Мой приказ:
    Старпому — наверх, приготовиться!
    Я отстраняю властью вас!
    И очень вам не поздоровится.
    Ну, отстранить меня могёт
    Один единственный комфлот.
    Старпому лодку я не дам:
    Он — рядовой российский подданный,
    Увы, без допуска. А вам?..
    Берите руль командой отданной.
    Но, чтоб народ подводный знал —
    Под запись в вахтенный журнал!
    Начштаба чуточку «слинял»:
    Нашла коса на камень брошенный;
    Да, «пар» не вовремя поднял —
    Старпом-то в лодке недоношенный!
    Ну, командир, давай нишкни И там… немножко отдохни.
    Свою горячность признаю,
    И вам скромнее не мешало бы.
    Вам два часа на сон даю.
    Ну, жалоб нет? — Какие жалобы!
    Старпом шагнул в подлунный мир:
    Готов, товарищ командир!
    Старпом, картина не сложна
    И обсервация надёжная,
    Зарядка тож завершена,
    Была тревожна, к счастью, ложная.
    Но, чтоб резину не жевал —
    Будь на чеку: возможен шквал.
    Прилёг под люком командир,
    Обняв тепло гирокомпасное,
    И провалился в чёрный мир,
    И снятся сны ему ужасные:
    То голос чей-то громовой,
    То ведьм крылатых жуткий вой.
    Но голос бьёт сторожевой:
    «Вставай! Протри глаза для ясности!
    Ты — командир! Корабль твой!
    И он сейчас в большой опасности!»
    И командир злой дух пустил
    И в столб воды себя ввинтил.
    А наверху…Водоворот!
    Начальство в страшном возбуждении:
    Чего ты ждёшь?! В печёнку, в рот!
    Ты — командир! Прими решение!
    А волны серые стеной
    Стоят в пол-метре за спиной.
    Всё ясно: ты, начальник, скис.
    Как месть и злое утешение:
    Да шли бы вы… скорее вниз!
    Тогда приму своё решение…
    Начштаба враз, как юркий бес,
    Мелькнул у люка и исчез.
    Брюшиной чует командир,
    Как воет сталь от напряжения;
    Вокруг ревёт враждебный мир.
    Все вниз! Стоп дизель! Погружение!
    Вчера он звался «молодой»;
    Теперь, увы, уже седой.
    Задраен люк! — душа орёт, — Моторы — полные вперёд!
    В центральном — шум воды и мгла И треск плафонного стекла.
    Стоять на быстрой! Не зевать! Гони рули на погружение!
    Да только лодку оторвать Мешает бурное волнение.
    Громовый пушечный салют,
    Так это в рубку волны бьют.
    Удар! Удар! И… тишина.
    Бегут направо стрелки чуткие,
    Растёт провально глубина,
    А там, под лодкой, … бездны жуткие.
    Одержан в корму дифферент.
    Прошёл критический момент.
    Один начПо вопрос задал:
    Ну, командир, скажи по-честному,
    Как ураган предугадал
    По колдовству тебе известному?
    Товарищ… — сказано в ответ,
  • Да тут и тайн особых нет.
    Смотрите, сколечко плотны
    На карте линии давления,
    А здесь… жгутом заплетены;
    Вот тут и есть котёл явления.
    А этот маленький зубок:
    То — вестник бурь и змей клубок.
    А счёт, конечно, на часы.
    Такая штука есть небесная…
    НачПО задрал свои усы:
    Какая штука интересная!
    А где учил? — Вопрос не нов:
    Наука старых штурманов.
    В кают-компании чаи Гоняют милые, стараются,
    Сидят «полковнички» мои,
    Сидят и всласть перепираются.
    НачПО взбурчал: — Насколько мне
    Всё это живо представляется,
    Он дело знает и вполне
    Сам с обстановкою справляется.
    Начальник штаба застрочил:
    Так это я его учил!
    Да вы ли, нет, не в этом суть.
    Я знака равенства не ставлю,
    А вот познать-то «гидромуть» Политработников заставлю.
    По разуменью моему Он сам поучит кой-чему.
    А командир, как прежде, хмур
    Приткнулся там, на утлом мостике,
    Грызёт окурок и вприщур
    Кривится этой диагностике.
    И видит неба ли лазурь
    Иль слышит грохот новых бурь.
    А за кормой бежит струя,
    Как серебристая змея.

Б. Малый Улисс Март
1963

В этом стихотворении есть фраза — «наука старых штурманов». Анатолий Тихонович всю свою службу собирал, с удовольствием изучал и всегда брал в моря различные лоции, описания, настав­ления, атласы, описывающие навигационно-гидрографические особенности Тихоокеанского бассейна. Начало этой бесценной библиотеки было положено на заре штурманской карьеры лей­тенанта Штырова, когда он в управлении гидрографии Петро- павловска-Камчатского приобрёл том Морского атласа за 500 рублей. Причём у молодого штурмана в кармане было всего 499 рублей, а рубль ему в складчину собрали молодые сотрудницы в качестве помощи в столь похвальном профессиональном стрем­лении симпатичного молодого военмора.

«Наука старых штурманов» много раз позволяла Штырову при­нимать правильные решения, а иногда и производить впечатле­ние на высокое командование. Так, в 1962 году главный штурман Тихоокеанского флота контр-адмирал Э. Бородин прибыл в Сов- гаваньскую военно-морскую базу и в качестве взбадривающего мероприятия учинил экзамен для расслабляющихся на зимовке командиров кораблей.

Наряду со всякими штурманскими задачами была дана одина­ковая всем задача: представить прогноз погоды на ближайшие 12 часов по видимым признакам. Единственным, кто дал прогноз, который сбылся, был Штыров. Он представил короткую фразу: «Будет ясно и очень холодно». На подведении итогов проверки главный штурман ТОФ поднял его и сказал: «Вот только ему и можно плавать везде!»

И совсем уже невероятный случай, по современным понятиям достойный Книги рекордов Гиннесса, произошел в 1965 году. На выходе в море в районе залива Петра Великого подводная лод­ка С-141 под командованием А.Т. Штырова в жестокий шторм потеряла носовой аварийный буй. Чтобы выбрать 250 метров кабель-троса, пришлось идти в затишье в район м. Гамова. Трос выбрали, но аварийный буй — изделие индивидуальное, и на его изготовление на заводе требуется большое время, а лодка без него в море не выпускается. Кроме того, попахивает международным скандалом, если буй вынесет в территориальные воды Японии, и он там будет обнаружен.

Одна надежда на старых мореходов. Анатолий Тихонович от­крыл свою старинную лоцию Японского моря, изданную ещё в доцусимский период и напечатанную через «ять». В те времена мореплаватели очень тщательно подходили к учёту погодных яв­лений при счислении и подробно описывали особенности учёта течений и ветров в районе плавания. Поколдовав с картой и лоци­ей, сложив вектора течений и ветров, командир определил точку центра вероятного района поиска потерянного буя. Получилось, что идти туда надо более 14 часов. Направил радио: «Снялся с якоря. Следую в открытое море, поиск буя». Радиограмма наде­лала шуму в штабе. Возник вопрос: «Командир-то в своем уме?» Ведь найти буй в штормовом море почти через двое суток — это даже не иголку в стоге сена…

НО! С приходом в рассчётную точку сразу же был обнаружен буй с номером «523»! Свой буй! Расчёт командира Штырова по­лучился практически «на укол»!

Прочитав второе радио: «Моё место широта…. долгота…. Об­наружен и поднят на борт буй. Следую в базу. Командир С-141», начальник штаба флота задал вопрос командиру бригады: «Ваш командир, что, шутит? Не прислать ли на пирс психиатров?» Ком­бриг капитан 1-го ранга Ф. Воловик вступился: «Командир-то опытный. Разберусь и доложу». По приходу лично осмотрел буй и только качал головой: «Ну, командир, ты даёшь».

Лето 1963 года. Карибский кризис только-только потерял свой накал. «Холодная война» набирала обороты. По остроумному мнению Анатолия Штырова, противоборство флотов США и СССР напоминало встречу на ринге натренированного амери­канского тяжеловеса и русского мужичка, норовящего «дать в ухо» в ответ на всякие там боксёрские приёмы.

Советский атомный подводный флот был ещё слаб, и поэтому роль «защитника государственных интересов Советского Сою­за в мировом океане» отводилась дизельным подводным силам. Американцы весьма болезненно относились к попыткам Совет­ского флота прорваться на просторы Тихого океана. Реакция их была жёсткой. Они, совместно с японскими и южнокорейскими ВМС, заблокировали проливы Японского моря и развернули противолодочные рубежи в западном и восточном проходах Ко­рейского пролива. Организовали систематическое слежение за деятельностью советского Тихоокеанского флота в Приморье и Японском море, используя подводные лодки и базовую патруль­ную авиацию.

Эти действия поначалу были весьма результативными. В 1962 году при форсировании Корейского пролива была обнаружена подводная лодка Христова. Её вынудили всплыть и заставили вернуться обратно в Японское море. Затем подводная лодка Ивановского, скрытно форсировав Корейский пролив, всё-та­ки прорвалась в Филиппинское море, но там была обнаружена американскими ПЛС. Лодка безуспешно пыталась оторваться от слежения, но была вынуждена всплыть, так как аккумуля­торные батареи разрядились. Всплывшую ПЛ американские противолодочные корабли поставили в «конверт» и, подняв флажный сигнал: «При попытке погружения открываем огонь», проводили через Филиппинское, Восточно-Китайское и Япон­ское моря — до территориальных вод СССР. У острова Аскольд подняли сигнал «Желаем счастливого плавания» и ушли.

В такой обстановке в середине 1963 года штаб Тихоокеанского флота поставил задачу подводной лодке С-141 под командова­нием капитана 2-го ранга А.Т. Штырова скрытно выйти в район восточнее островов Кюсю и Сикоку. В районе вести наблюдение за деятельностью сил 7-го флота США с целью обнаружения авианосцев, скрытного слежения за ними своим оружием, вы­явления характерных действий, новых тактических приемов ис­пользования технических средств, вскрытия систем противоло­дочной обороны. Всё это в условиях максимальной скрытности, в то время под этим подразумевалось активное использование режима РДП (работа дизеля под водой). 90% времени плавания лодка должна быть в подводном положении.

Наука плавания под РДП была весьма сложной: обмерзание зи­мой и перекос поплавкового клапана, внезапная остановка дизе­ля и сброс давления на газовыхлопе всегда были чреваты опасно­стью поступления больших масс воды внутрь прочного корпуса с последующим провалом на большие глубины. Кроме того, шум работающего дизеля и газовыхлоп в воду демаскировали лодку, а сама ПЛ серьёзно ограничивалась в возможности вести наблю­дение за надводной и подводной обстановкой и подвергалась опасности таранного удара, возрастала вероятность попадания в рыболовные снасти. Капроновые сети, намотанные на ступицу винта, способны сплавиться в такую втулку, которая может на­глухо заклинить линию вала.

Только через 5 лет, после гибели ПЛ К-129 в Тихом океане и С-80 на Северном флоте, директивой Главкома ВМФ плавание под РДП на боевой службе будет запрещено.

Тогда было время, когда «ставить задачи», не особенно утруждая себя оценкой возможностей их выполнения, было модным. От­вет на сомнения, как правило, звучал так: «Что значит, «не могу»,

когда партия приказала?». Впрочем, и сегодня такие сентенции далеко не редки.

1 июня 1963 года С-141 под командованием Штырова вышла на боевую службу. Поход выдался не просто тяжёлым, а смертельно опасным.

На подходе к Корейскому проливу из-за попадания под тарелку клапана блуждающей гайки в газоотводе, брошенной рабочими при ремонте, была нарушена герметичность ПЛ. На устранение неисправности ушло четверо суток. Затем, уже при форсирова­нии пролива, ПЛ была обнаружена радиолокационной станцией сторожевика, и тот пошёл на таран. Только чёткие действия ко­мандира и личного состава при срочном погружении за 28 секунд позволили уклониться от таранного удара. СКР прошёл прямо над лодкой в 3-5 метрах. О таких ощущениях, которые пережил командир, современные искатели адреналина могут только меч­тать.

Вот когда сработали тренировки личного состава: технический норматив погружения лодки 613-го проекта из крейсерского по­ложения на перископную глубину, полученный на госиспытани- ях и занесённый в «Тактический формуляр», составлял 45 секунд, а тут 28 секунд на глубину в 30 метров!

Именно о таких ситуациях, когда автоматом срабатывают луч­шие командирские качества, писал Александр Крон в книге о подводнике № 1 Советского Союза Александре Маринеско «Ка­питан дальнего плавания»: «Секрет успеха не в удачливости, а в хладнокровии, мастерстве и интуиции командира. Интуиция — это наш неосознанный опыт. Это умение в любой изменяющейся обстановке почти автоматически, как бы помимо расчета, нахо­дить наиболее точные и экономные решения.

Трезвый расчет не противоречит храбрости. Безрассудство предполагает забвение опасности, но не большее ли мужество проявляет командир подводник, ни на минуту о ней не забыва­ющий, но умеющий противопоставить ей свое хладнокровие и высокий профессионализм.

Принимают опасные решения, но не потому, что они опасные, а потому, что они оптимальные.

Война показала: смелые решения оказываются и наиболее ра­циональными».

Так действовал и командир Штыров.

Много позже, уже всё сопоставив и сделав глубокий анализ сво­их действий и действий вероятного противника, он сделает одно­значный вывод, что штабные рекомендации на поход были оши­бочными. В боевом распоряжении однозначно предписывалось форсировать Корейский пролив ночью в надводном положении, полным ходом и без ходовых огней. В такой ситуации на экране РЛС противолодочного корабля, несущего постоянное дежур­ство в проливе, отметка от скоростной цели на фоне малопод­вижных рыбаков представляла явный демаскирующий признак военного корабля. Время года также было выбрано неудачно — в начале июня в этих водах в ночное время наблюдается активное свечение планктона в кильватерном следе подводной лодки, что также демаскировало лодку.

Вот в таких условиях, преодолевая противодействие сил и средств противолодочного рубежа, в постоянной готовности уклониться от попадания в многочисленные рыболовные снасти, С -141 вырвалась в южные широты.

Здесь её ожидали опасности другого характера. Дело в том, что на подводных лодках этого проекта холодильников и кондици­онеров не предусматривалось, а на всём диапазоне доступных лодке глубин термописец «Берёзка» фиксировал температуру забортной воды плюс 30-32 градуса. Внутри прочного корпуса была настоящая парная баня. В самых «прохладных» отсеках — торпедном и центральном — температура доходила до 50 граду­сов, а в энергетических — намного выше. С обклеенного пробкой прочного корпуса сочился жирноватый конденсат.

Ясно, что в условиях жёсткой экономии пресной воды ни о ка­ких банях и душах речи быть не могло. Грязные тела подводни­ков быстро покрывались мокрянкой и нарывчиками. Раз в сутки корабельный врач смачивал спиртом тампоны и обтирал спины и животы, прижигая чирьи и нарывчики. Аппетит отсутствовал напрочь. Признавались только чёрные сухари и сырокопчёная колбаса.

В подводном положении давление в отсеках медленно, но неу­клонно росло — подтравливали системы воздуха высокого и сред­него давления. Вахта внимательно следила за показаниями отсеч­ных манометров, так как повышение давления свыше 3 атмосфер грозило углекислотным удушьем, ибо включенные регенераци­онные установки не справлялись с очисткой воздуха, источали жар и грозили воспламениться. При таком газовом составе воз­духа головы подводников наливались чугуном, в ушах стучали молотки, во рту появлялся свинцовый привкус.

Ситуация немного улучшалась при подвсплытиях на сеансы связи. Убедившись, что горизонт чист, поднималась шахта РДП, открывались межотсечные клинкеты вдувной и вытяжной вен­тиляции, и спёртый, влажно-горячий воздух выходил из отсеков. В этот момент над выдвижными устройствами вырастало обла­ко. В отсеках на короткое время становилось знобко — холодно. Ночью в надводном положении дизеля запускались на просос отсеков, и тогда подводный народ оживал. А уж если обстановка позволяла, то можно было по очереди выйти в ограждение рубки и курнуть сигарету, от которой пьянеешь больше, чем от водки..

О каком-то более или менее комфортном режиме обитания проектанты дизельных ПЛ в те времена не особенно задумыва­лись. Даже через 5 лет после описываемого похода на подводных лодках 641-го проекта под командованием Писарского и Комаро­ва в том же районе плавания среди личного состава было 8 тепло­вых ударов и одна тепловая смерть.

Через неделю нахождения в назначенном районе специалиста­ми ОСНАЗ (радио- и радиотехническая разведка) были обнару­жены сигналы радиообмена авианосной группы «Тикондерога». Штыров дал команду на сближение, но вскоре был обнаружен низкочастотными гидролокаторами кораблей охранения авиа­носца.

Все применённые приёмы на уклонение и отрыв оказались безрезультатными. Корабли ПЛО гоняли С-141 более 7 часов. Тактика «уклонения — отрыва — прорыва», рекомендуемая после­военными наставлениями, безнадёжно устарела и оказалась бес­сильна перед новейшей техникой «вероятного противника». Вы­ход оставался один — продолжать попытки отрыва под водой до полного разряда аккумуляторных батарей, а потом — вынужден­ное всплытие и поднять флаг ВМФ СССР размером побольше.

У преследователей, однако, то ли терпение иссякло, то ли си­туация изменилась, только неизвестная подводная лодка, нахо­дившаяся в районе учений АВУ «Тикондерога», никак не хотела всплывать, и противник применил оружие — глубинные бомбы.

С-141 подверглась реальной бомбовой атаке. Взрывной волной разрушило легкий корпус у двух кормовых топливных цистерн.

Соляр поднялся на поверхность огромным пятном. Американ­цы решили, что ПЛ потоплена. В это время наша береговая ра­диоразведка перехватила и раскодировала донесение ракетного эсминца «Тауэре» флагману: «В районе учений преследовалась и атакована неизвестная подводная лодка».

Таковы были нравы «холодной войны» в море. Перехватыва­лись и такие донесения, как, например, базовый патрульный са­молет США «Нептун» доносил: «В квадрате Н атаковал и пото­пил шхуну, вторгшуюся в объявленный запретным район учений флота». Причем шхуна японская, а японцы вроде бы союзники США. И это уже не «холодная», а самая настоящая «горячая» во­йна.

Несмотря на повреждения и потерю части топлива, подводная лодка С-141 управлялась, и командир принял решение продол­жить выполнение задач боевой службы. Оставаясь верным сво­ей натуре, Анатолий Тихонович никогда не приукрашивал свои действия в том трагическом эпизоде и всегда говорил, что лодка оторвалась от преследователей только благодаря решению аме­риканских противолодочников, что с «противником» покончено. И даже, как упомянуто в статье Николая Бурбыги «Хочу выпить рюмку за то, что ты промахнулся», опубликованной в газете «We/Мы», — выпил за того американца, который … промахнул­ся. Тост этот прозвучал во владивостокском ресторане «Золотой Рог», когда друзья — командиры лодок — собрались там помянуть «погибших» подводников С-141, поскольку лодка уже трое суток должна быть в базе, а от неё даже радио не было. Ресторан-то за­казали на «поминовение душ», а лодка, вся в тине и ракушках, с искорёженным корпусом, назло всем опасностям вернулась и, к великой радости всех, обмывали уже приход счастливой С-141. Но это было позже, а пока лодка в походе…

Через несколько дней после пережитой бомбардировки Шты­рову представилась возможность доказать, что и советские под­водники могут с большим успехом выступать в роли удачливых охотников. Успешно воспользовавшись данными своей радио­разведки, С-141, преодолев охранение, скрытно вышла на пози­цию торпедной атаки по американскому противолодочному ави­аносцу «Кирсадж» и выполнила по нему и кораблям охранения четыре условные торпедные атаки, в том числе и с применением ядерного оружия. Затем также скрытно вышла из ордера.

За всю историю советского и российского подводного флота насчитывается всего несколько подобных случаев, когда подво­дные лодки, тем более дизельные, смогли выполнить условные торпедные атаки по авианосной многоцелевой группе или ордеру боевых кораблей США и после этого скрытно уйти. Самые из­вестные — это когда в декабре 1959 года подводная лодка 613-го проекта С-360 под командованием капитана 3-го ранга Валенти­на Степановича Козлова в Средиземном море скрытно вошла в ордер ОБК во главе с крейсером «Де Мойн» (между прочим, на борту которого в то время находился президент США Д. Эйзен­хауэр) и условно атаковала его.

ПЛ после атаки подняла перископ и была обнаружена корабля­ми охранения, но вызвала, тем самым, нешуточный переполох на всём 6-м флоте США. Не до шуток, когда президент США ока­зался мишенью торпедной атаки, хотя и условной. Последующим маневрированием С-360 оторвалась от преследования и благопо­лучно вернулась в базу.

Н.С. Хрущёв был очень доволен тем, что американский прези­дент был серьёзно озабочен фактом обнаружения перископа со­ветской ПЛ у борта своего крейсера. Только поэтому командира ПЛ не отстранили от должности, как собиралось было сделать подстраховавшееся командование ВМФ, а назначили заместите­лем командира бригады ПЛ.

«Классическим» примером слежения за АМГ во главе с новей­шим авианосцем «Энтерпрайз» являются действия в 1968 году в Южно-Китайском море атомной подводной лодки К-10 675-го проекта, вооружённой крылатыми ракетами с надводным стар­том. ПЛ на максимальных ходах вышла в полосу движения АМГ, но тайфун «Диана» не позволял всплыть для условной ракетной атаки, и тогда командир ПЛ решился на условное применение торпедного оружия. Грамотные действия командира капитана 2-го ранга Николая Тарасовича Иванова позволили не только вскрыть ордер АМГ, но и 13(!!!) часов идти в нём под авианосцем, выполняя при этом условные торпедные атаки по всем кораблям ордера и записав шумы всех кораблей. Так же скрытно К-10 смог­ла покинуть ордер. Если бы американские корабли обнаружили ПЛ, то они уничтожили бы её, поскольку в 1966 году Пентагон с одобрения президента США разрешил командирам авианосных ударных групп уничтожать в мирное время советские подводные лодки, обнаруженные в радиусе 100 миль от них. Очень тонкая грань отделяла в те времена понятия «холодная война» и просто «война».

Командира К-10 36-летнего капитана 2-го ранга Н.Т. Иванова представили к званию Героя Советского Союза, но начальник по­литуправления наложил резолюцию: «Иванов — командир моло­дой, и все награды у него впереди». И за свою «легендарную», как стало понятно теперь, атаку «Энтерпрайза» Иванов получил… три(!!!) бинокля. Впрочем, и А.Т. Штыров за ту смертельно опас­ную боевую службу и атаку авианосца «Кирсадж» получил лишь благодарность Главкома ВМФ.

Часть четвёртая

«АДМИРАЛ ОТ СОХИ»

События похода 1963 года легли в основу повести Анатолия Штырова «Приказано соблюдать радиомолчание», которую он посвятил экипажу подводной лодки С-141. Заканчивая повествование, Анатолий Тихонович отмечает: «…хмурый опыт этого незамеченного историей похода не пропадёт. Впереди ещё не один поход. Но те, последующие, не будут столь труд­ными, нелепо-сложными. Потом, будучи уже штабным, на осно­ве накопленного анализа и опыта походов товарищей Неулыба (ещё один псевдоним А.Т. Штырова) народит знаменитый «Бук­варь подводника», по которому будут учиться, переписывать его, выклянчивать и даже воровать друг у друга несколько поколе­ний дизелистов-подводников. Упорно игнорируя официальные московские руководства и наставления, …«букварь» будет жить дольше, чем любой официальный документ, и «умрёт» вместе с отмиранием дизельных подводных сил.»

Это дополнение открывает ещё одно качество личности Ана­толия Штырова. И это «адмиральское» качество — умение из отдельных фактов составить общую ситуационную картину, со­поставить реальные возможности своих сил и сил противника, прогнозировать развитие событий и, исходя из этого, управлять своими силами на перспективу.

Штыров всю свою службу собирал по крупицам опыт плавания и применения технических средств подводных лодок, особенно­стей их конструкции, характеристик районов плавания, развед­данных о противнике, да и всего того, что порой командиры и не включали в свои отчёты. Впрочем, далеко не всегда отчёты за походы подводных лодок изучались в вышестоящих штабах на предмет выуживания крупиц драгоценной практики. Чаще всего их ожидала участь пылящегося в архивах никому не нужного се­кретного баула.

Справедливости ради стоит отметить, что большей частью «ЖУСы» (журналы учёта событий) носили отретушированный характер. Вот что по этому поводу писал Штыров в коротком рассказе «Подумаешь… центнер секретов».

«Если вы, непосвящённый, подумали, что советские подводни­ки в своих длительных плаваниях, рекомых «походами на боевую службу», имели главным занятием: многоцелевики — поиск и под­крадывание к врагу на смертельный удар, ракетчики — выжида­ние того самого сигнала, когда можно нажать заветную «красную кнопку», то смею вас уверить — вы глубоко ошибаетесь.

Подводники… писали «Отчёты за поход». Притом с первого и до последнего дня похода. Ибо известно, что во-первых, «социа­лизм — есть учёт», а во-вторых, «если сделал на копейку, отчитай­ся на рубль».

Вахтенный офицер, отстояв своё, и прежде, чем «откинуть ко­сти» на заветном узеньком диванчике, проклиная службу, лез в черновой вахтенный журнал центрального поста и вгонял «свои» события и действия в чистовой и, будьте уверены, никаких там имевших «ляпов» за вахту не допускал.» Старпом и командир тщательно всё это еще раз фильтровали. «Замполит строчил свои политдонесения, где экипаж только и думал о подвигах во благо Родины. … По Отчётам получалось, что: свои-то «орлы-молод­цы», и подводные лодки (крейсера) плавают скрытно, а «против­ник» — дурак. И партийно-политическая работа на таком уровне, что все сплошь берут повышенные и встречные обязательства, и вообще, раз «Партия и Правительство, то и мы за Родину-мать».

Объёмистые кипы отчётов и приложений полагалось оформ­лять в четырёх экземплярах: №1 — Главному штабу ВМФ, №2- какому-то ленинградскому НИИ ВМФ, №3 — штабу флота и №4 штабу эскадры или флотилии. С грифом «Совершенно секретно».

Самое же интересное заключалось в том, что эти разрисован­ные (а у самых ретивых — с золотым тиснением обложек) отчеты, а равно и приложения… никто в штабах не читал. Ибо не было отдельных штатов опытных и настырных чиновников.»

Именно настырным начальником разведки 16-й эскадры подво­дных лодок ТОФ стал капитан 1-го ранга А.Т. Штыров. Тяжёлые походы, ледяные ночи на мостике подводной лодки в штормовом море дали себя знать болезнью почек, и Штыров был назначен на штабную должность. Но всё-таки в 1969 году ему пришлось совершить ещё один, уже последний поход на боевую службу, кстати, на своей бывшей ПЛ С-141, только уже в роли старшего на борту.

Поход был в Жёлтое море, на разведку ВМС Китая. Он стал за­поминаемым не только как последний, правда, на тот момент ещё «крайний», но и, как поход, очень скверно подготовленный.

Командир бригады подводных лодок Радушкевич очень торо­пился «выпихнуть» С-141 на БС и поэтому, в нарушение требо­ваний «Руководства по подготовке к боевой службе подводных лодок» (РБС-68), в сокращённом варианте выполнил програм­му контрольного выхода ПЛ в море. А молодому командиру не хватило смелости потребовать своё, или просто понадеялся на профессионализм начальства. Но только при первом же срочном погружении был провал на предельную глубину; в Восточно-Ки­тайском море вышла из строя система гидравлики, и ПЛ при­шлось ложиться на грунт для полной переборки пневмогидроак­кумуляторов; в Жёлтом море ПЛ лишилась тяги вертикального руля, ПЛ пришлось в дневное время трижды ложиться на грунт, так как ремонт привода ВР в условиях соблюдения скрытности был возможен только при ночных всплытиях.

В этом эпизоде интересно то, что причина возникновения аварийной ситуации является весьма показательной для оцен­ки такого параметра социализма, как «сознательность рабочего класса» судоремонтных заводов. Вместо серьёзного ремонта тяги с наплавкой металла и нарезанием новой резьбы работяги уплот­нили резьбу шпагатом и обильно всё замазали суриком. Внешне выглядит убедительно, — а на самом деле гнильё. В результате — обрыв тяги руля и потеря управляемости ПЛ в далеком, враждеб­ном море. Помимо срыва боевой задачи под угрозой оказались жизни 54 членов экипажа.

Уверен, что каждый офицер-подводник может привести не один пример подобного «проявления сознательности проле­тариата» судоремонтных заводов. Экипажу С-141 повезло, что старшим на борту был такой подводник, как Штыров. Его воля и опыт позволили, несмотря на серьезные аварийные ситуации, и выполнить задачи похода, и благополучно вернуться подводной лодке в базу.

По приходу Штыров ничего не стал скрывать в донесении за поход и при разборе предложил создать специальную комиссию по расследованию обстоятельств подготовки лодки к боевой службе. Комиссию создать не дали, и ситуацию с подготовкой ПЛ С-141 к походу командование эскадры замяло.

Экипаж, обмывая поход в ресторане, выпил стоя за учителя, за того человека, благодаря которому остались живы. За того, кто вывел лодку из критических положений, и который своей волей привёл лодку в базу. За Штырова! Такое уважение дорого стоит!

Всё, что произошло в этом походе, Анатолий Штыров описал в повести «Подводные трактористы».

Этот поход был знаменателен для Штырова ещё и тем, что поз­же на основе собранных разведданных им был создан документ под названием «Тактические рекомендации по ведению боевых действий в мелководных районах». Этот документ имел скан­дальный резонанс на двусторонней военной игре в Министер­стве обороны СССР под руководством маршала Соколовского.

Дело в том, что Штыров, выполняя поручение командования, подготовил указанный документ, но выводы там оказались весь­ма неожиданными: применять уже отработанную тактику ВМФ СССР в Восточно-Китайском и Жёлтом морях — с развёртыва­нием дивизий атомного флота с мегатоннами боеголовок — было невозможно. Рекомендовалось применять обычное оружие, то, что применялось ещё в Великую Отечественную войну. Под эти­ми выводами никто из высокого командования эскадры и флота подписываться не захотел, и документ ушёл в Управление бое­вой подготовки Тихоокеанского флота и в УБП ВМФ за скромной подписью начальника разведки 16-й эскадры подводных лодок ТОФ капитана 1-го ранга А.Т. Штырова. Видимо, поэтому ре­зультаты этого глубокого исследования всерьёз в вышестоящих штабах так никто и не воспринял.

А материал-то был богатый! Но чуть позже, на учениях МО СССР, где за противника выступала Академия Генштаба, доку­мент этот сыграл решающую роль. В Академии ГШ к тому вре­мени служил бывший начальник штаба 16-й эскадры Циннель, который об этом исследовании знал и, пользуясь личным зна­комством со Штыровым, запросил у него этот документ. Тот, убе­дившись, что результаты его исследовательской работы никого, кроме нынешнего преподавателя Академии Генштаба, не инте­ресуют, отправляет ему этот документ. В результате опергруппа ВМФ, выступающая за «красных» и возглавляемая адмиралом Касатоновым, получила на двусторонней игре полный разгром от Академии Генштаба, которая действовала в соответствии с ре­комендациями Штырова.

Громы и молнии с «военно-морского Олимпа» направлены были на ТОФ, но пролетели мимо истинного автора неприятно­стей. Но, как говорят во флоте: «Ненаказание — это тоже поощ­рение».

А в Академии Генштаба вскоре появилось исследование-рефе­рат «О способах боевого применения сил флота в мелководных районах» за подписью Циннеля — уже доктора наук…

«Такова жизнь» — этой фразой многие века пытаются объяснить несправедливость, пошлость и грязь реальности и ещё унять тоску тонко чувствующей души поэта. Вот и душа Анатолия Штырова мечется между двумя параллельными мирами: реальной жизнью и душевными переживаниями. На лист бумаги ложатся слова, иду­щие из самого сокровенного «Я». Сознание того, что у тебя есть эти листы бумаги с настоящим твоим миром, позволяет жить дальше. Рациональный и жёсткий начальник разведки эскадры подводных лодок наедине с листом бумаги становится лиричным, но и ещё более откровенным и в первую очередь не жалеет самого себя.

Второе письмо к другу

А знаешь, хочется, наверное, всем нам
Стряхнуть забот безмерную усталость,
Забросить и чины, и ордена,
И всё начать мальчишками сначала.
Играть и драться, петь и голодать,
И голенастых на свиданье ждать.
Так хочется пуститься в мир большой,
Мир пламенной и трепетной надежды,
Такого могут не хотеть, ну боже мой,
Одни дельцы и полные невежды —
Лишь те, кто в ситуации иной
Способны сжиться даже с сатаной.
Один неглупый дяденька сказал:
Не бойся резких и непримиримых,
Но бойся обтекаемых в глазах,
Таких приятных и необходимых.
Они с улыбкой, вот тебе и ну,
Всё продадут, и совесть, и жену.
Как часто, оглядев уже прейдённый путь,
Вдруг видишь — сколько сделано ошибок!
Берёт не страх, а этакая жуть.
И рок грядущего и призрачен, и зыбок.
Ведь было так — проявишь «благородство»,
Оценишь вновь — пошлятина и скотство.
Смешно смотреть среди кривых зеркал
На жизнь свою, такую непростую,
Прости, я философий не искал.
Позволь мне вновь поставить запятую.

1970

В 1970 году Анатолий Тихонович Штыров, как он сам отмечает, неожиданно для самого себя, назначается первым заместителем начальника разведки Тихоокеанского флота. В этой должности Штыров раскрылся, как глубокий аналитик процессов и собы­тий, происходящих на Тихоокеанском театре. Создал новое на­правление военно-морской разведки — разведку подводных сред. Такого подхода к подготовке планирования морских операций с участием подводных лодок и противолодочных сил ранее не су­ществовало вообще.

Конечно, за это время очень много интересного случилось в зоне ответственности советского Тихоокеанского флота. Интересно­го для понимания роли разведки флота при обеспечении выпол­нения тех стратегических задач, которые ставило политическое руководство СССР. Это были годы жёсткой «холодной войны», и мировой океан был рингом, на котором «играли бицепсами» две конкурирующие политические системы.

Были удачные, и не очень, противолодочные операции, в ре­зультате которых американским и японским подводным лодкам Тихоокеанский флот дал понять, что их наглое пребывание вбли­зи нашего побережья так просто с рук больше сходить не будет. Было обнаружение внезапно исчезнувшего где-то в просторах Тихого океана авианосца «Энтерпрайз» вместе с кораблями ох­ранения. Эта авианосная ударная группа в режиме полного ра­диомолчания опробовала новые маршруты океанского перехода. Штыров разгадал замысел штатовских тактиков и вывел на курс следования АУГ разведывательный корабль «Барограф», к полно­му изумлению американских моряков.

Но самой резонансной историей стала разгадка разведкой Тихоо­кеанского флота операции ЦРУ США «Дженифер». Так называлась суперсекретная операция по подъёму советской дизельной подво­дной лодки К-129, имевшей на борту 3 баллистические ракеты Р-13 с надводным стартом и ядерными головными частями большой мощности, кроме того — 2 торпеды с ядерными зарядами.

По версии А.Т. Штырова, К-129, находящаяся в боевом походе под командованием капитана 1-го ранга Владимира Ивановича Кобзаря, погибла вечером 7 марта 1968 года в результате стол­кновения с атомной подводной лодкой США «Суордфиш», кото­рая осуществляла за ней слежение на минимальных дистанциях, но «прозевала» поворот К-129 на новый курс и непреднамеренно ударила рубкой в районе 3-го отсека.

К-129, принимая в трещину прочного корпуса огромные массы воды, не смогла справиться с быстрой потерей плавучести и легла на дно океана в точке Ш=40°061 мин. сев. Д=179°57′ на глубине свыше 5200 метров на ровный киль, удаление от Камчатки около 1230 миль.

В пользу этой версии говорит тот факт, что 11-12 марта 1968 года, предположительно через 3-4 суток после столкновения, ПЛА «Суордфиш» прибыла ночью в ВМБ Японии Йокосука со смятым ограждением боевой рубки. Лодке в течение ночи был выполнен «косметический» ремонт, и утром она убыла из базы. Много позже появилась информация, что у членов экипажа ПЛА была взята подписка о неразглашении какой-то тайны.

Факт того, что американцы с высокой точностью знали место гибели советской ПЛ, также подтверждает версию, что К-129 по­гибла в результате столкновения с их лодкой.

В последующем, в какой-то период до 1973 года, американцы исследовали место, положение и состояние корпуса ПЛ К-129 с помощью глубоководного управляемого батискафа «Триест-2» (или же — «Мицар»), Результаты обследования стали основанием для принятия решения о подъёме ПЛ.

Главной целью подъёма было стремление заполучить шифр- документы, позволяющие прочитать радиодонесения по управ­лению кораблями ВМФ СССР за несколько лет и тем самым вскрыть систему развёртывания и управления военно-морскими силами Советского Союза.

Дорогостоящую операцию ЦРУ финансировал скандально из­вестный миллиардер Говард Хьюз. Специально были спроекти­рованы и построены два судна «Эксплорер», одно с подкильной док-камерой, оборудованной раздвигающимся днищем и огром­ными клещами-захватами. Захваты, по подобию бурильных уста­новок, доводились до дна с помощью наворачивающихся труб длиной 25 метров.

В середине 1973 года первый заместитель начальника разведки Тихоокеанского флота капитан 1-го ранга А.Т. Штыров, анализи­руя обстановку, обратил внимание на необычное появление судна «Гломар Челенджер» в центре северной части Тихого океана. Не­обычное — поскольку суда фирмы «Гломар» занимались бурением на шельфовых участках дна с глубинами до 200 метров, а там были глубины до 6000 м. Спустя два месяца там же появилось судно с новыми позывными «Гломар Эксплорер». Судна с таким названи­ем фирма «Гломар» не имела. Подозрения укреплялись. Штыров ассоциировал два разновременных события: гибель К-129 и подо­зрительные действия судов сложной конструкции и непонятного назначения. По его просьбе командный пункт флота затребовал из архива материалы поисковой операции по К-129. Совместив карты, Штырову сразу стало всё понятно: район действий «Экс­плорера» и центр поиска ПЛ К-129 силами флота совпадали!

Далее события развивались закономерным для того времени образом. Не секрет, что система военных штабов была повально поражена привычкой «работать на доклад» — доложить и уйти в сторону от какой-либо ответственности. Отсутствие инициати­вы и косность мышления привели к тому, что в Москве на доклад командующего ТОФ о возможном подъёме нашей лодки амери­канцами отнеслись скептически и предложили добывать допол­нительные разведсведения об этой операции своими силами и средствами. «Хозспособом», как отмечает Штыров.

Все усилия, прилагаемые заместителем начальника разведки ТОФ, ибо и сам начальник контр-адмирал Домысловский, видя отношение к этой теме высокого командования, отступился от этой идеи, не привели к достоверным подтверждениям к подго­товке подъёма затонувшей ПЛ. По отрывочно полученной ин­формации, внешне, новая применяемая технология подъёма за­тонувшей ПЛ, выглядела, как подводное бурение. Тем не менее, Штыров был уверен, что операция вышла на завершающую фазу, так как изменился характер радиообмена «Эксплорера» — он пе­решёл на скрытые каналы спутниковой связи. И даже это не убе­дило комфлота выделить дополнительные силы для противодей­ствия американцам.

Тогда Штыров воспользовался временными полномочиями начальника разведки ТОФ и пошёл на крайний шаг — лично от­правил шифровку начальнику разведки ВМФ СССР с просьбой направить КРТР «Приморье» в точку подъёма ПЛ. Но получил ответ: «Врио начальника разведки ТОФ. Обращаю ваше внима­ние на более качественное выполнение плановых задач. И. Хурс» (начальник разведки ВМФ вице-адмирал И.Н. Хурс). На штабном языке это означало: «Не лезьте со своими глупостями, лучше вы­полняйте те задачи, которые вам поставлены директивой на те­кущий год». В итоге американцы так и остались «без присмотра».

Через месяц с небольшим все информационные агентства мира сообщили, что США подняли со дна Тихого океана советскую затонувшую подводную лодку. Естественно Главком ВМФ С.Г. Горшков получил головомойку от руководства страны, но он хо­тел знать, кто это упустил ситуацию, потому что флотом не было предпринято ничего серьёзного для противодействия этому со­бытию. Разборы пошли по цепочке и дошли до разведки ТОФ, которую всем хотелось сделать крайней.

Штыров предоставил все свои материалы и подтвердил доку­ментами свои попытки обратить внимание высокого командова­ния ВМФ СССР на происходящие события.

Доказал свою правоту, и при этом лишился не то что благо­склонного, а нормального отношения к себе разведки Главного штаба ВМФ. Но и все «высокие» штабы получили урок, что к сиг­налам разведки с флотов необходимо относиться более серьёзно.

В 1978 году А.Т. Штырова за его «неудобность» выдавливают из системы морской разведки, и он назначается в Камчатскую во­енную флотилию на должность первого заместителя начальника штаба — начальника оперативного отдела. Семь лет занимался организацией всех видов обороны стратегически важного объе­динения — 2-й флотилии атомных подводных лодок ТОФ и разра­боткой планов операций в северо-западной части Тихого океана на «особый период».

Планы эти были признаны лучшими на флоте и в Ставке войск Дальнего Востока. За способность чётко, аргументированно и сжато формулировать предложения по боевому применению сво­их сил неоднократно получал высшую оценку маршалов Совет­ского Союза В.Г. Куликова и С.Ф. Ахромеева Именно по личному ходатайству маршала Ахромеева Анатолию Тихоновичу Штыро­ву в 1983 году было присвоено воинское звание «контр-адмирал».

Поскольку присвоение было в качестве исключения (так как Штыров не имел академического образования и его должность была вилочной), то в офицерских кругах заработал прозвище — «адмирал от сохи». Чем всегда и гордился. Так поэт стал адмира­лом.

Камчатка — отсюда начинался путь молодого флотского офице­ра Анатолия Штырова. Сюда через много лет опять привела его судьба, уже человеком умудрённым жизнью и службой. Он её любил всегда, как может любить человек свою молодость, когда душу бередят мечты о предстоящей жизни, полной надежд, зна­чительных событий и любви. Всё вспоминается вновь, но, увы, не повторяется.

Камчатка имеет своеобразную, отличающуюся от материко­вой, природу и свой климат. К тому же чего стоят одни горячие источники! Морская служба тоже имеет свои отличия. Камчада­лы выходят не в море, а выходят прямо в океан, и провожают их и встречают такие родные «Три брата» — скалы у входа в Авачин- скую бухту. У поэта Штырова много стихов о Камчатке, Тихом океане о службе. Чувствуется, что он сроднился с ней, и ему тя­жело расставание…

Что может чувствовать поэт, покидая навсегда этот дикий, мощный, заснеженный край вулканов, омываемый могучим вла­стителем — Тихим океаном?

Прощание с Камчаткой

В преддверии мужского бытия
Мы полны грёз воинственных и пылких,
А начал вот свою службишку я
В Тарье глухой, тогда считалось, ссылке.
Причин — одна: фамилия на «Ша»,
То — «кадров» воля, чудо хороша!
А всех, кто был рождён на букву «А»,
Тех зашвырнул на Балтику алфавит.
Из них пошли морские буржуа,
И кое-кто в штабах паркеты давит.
Знать быстренько усвоили пижоны:
Залог карьеры — ленинградки жены.
Как я в Тарье той дикой тосковал!
Казалось: всё, под небом сумеречным,
Среди снегов, среди угрюмых скал,
Я буду запечатанный навечно.
Казалось: всё, опоры не найду,
Не выдержу, сломаюсь, упаду.
Покинут всеми, молодой женой,
Забыт врагами, почтой и друзьями,
Я скоренько закончу путь земной
В какой-нибудь глубокой снежной яме.

Как пили там «по-чёрному» тогда,
Сопьюсь и я. И сгину без следа.
Под грохот волн, тоскливый чаек крик,
Когда весь ад творил свои обедни,
Сказал ли кто: «А ну, держись, старик!
Не первый ты и, значит, не последний».
В процессе воспитательном суровом
«Салага» было самым тёплым словом.
С тех пор прошло уже немало лет,
А всё в груди Камчатки зовы дремлют.
Лишь в памяти оставлен мрачный след,
А вот душой плохого не приемлю.
Не потому ль, что выстоять смогли?
Дыхание второе обрели?
И снова тянет к холоду снегов,
Дыханью бурь косматых прикоснуться,
Под дым костра заснуть, и от шагов
Михайлы косолапого проснуться.
Камчатка, ты, как верная жена,
Привычна, пусть характером дурна.
Всё хмуришься, и злишься, и ворчишь,
Наверное, всех жён такое свойство.
Прикрикнуть бы: когда ты замолчишь?
А замолчишь — охватит беспокойство.
И сдался ты: уж лучше покричи,
Но губ не поджимай и не молчи.
То ночью с гулом стены затрясёшь,
Тогда и девы, и собаки воют,
То враз беззвучным снегом занесёшь
Всё на земле, что там ещё живое.
А поутру в слепящей белизне
Проснёшься ты, как будто на Луне.
Я ввек, Камчатка, заболел тобой.
Твой хмурый вид, когда-то столь немилый,
И океана яростный прибой
Теперь влечёт с загадочною силой.
Не пыльным ли пришибленный мешком
Входил я в мир твой робким чудаком?
Твои ручьи и речки чище слёз
От ледников и до далеких устьев,
Твои леса из каменных берёз
Наполнены и прелестью, и грустью.
Камчатский лес! Ты до последних дней
Извечный праздник в памяти моей.
Уже прогрет могучий самолёт, вот-вот посадку тётенька объявит.
Подымет и стремительно взнесёт,
Туда, на запад, к яблокам доставит.
Туда, где ждёт меня моя старушка,
Взбалмошная, но добрая хохлушка.
Вулканов мне уж больше не заснять.
Холодный дождь сечёт, а это значит —
Камчатка отвернулась от меня,
От беглеца. И сердится. И плачет.
А прилетал сюда твой блудный сын —
Встречала блеском сказочным вершин. Прости великодушно.
Задержать Меня судьба, увы, неправомочна.
Ты сердце отняла. Не подержать.
А насовсем. Уж знаю это точно.

Так поэт Анатолий Штыров прощался с Камчаткой. В конце 1985 года контр-адмирал А.Т. Штыров был назначен в Ставку во­йск Юго-Западного направления в Кишинёве, где занимался пла­нированием использования сил Черноморского флота в боевых операциях на Средиземноморском театре военных действий.

В 1988 году, одновременно с ликвидацией Ставки, контр-адми­рал Анатолий Тихонович Штыров уволился в запас, прослужив в ВМФ СССР свыше 44 лет, из них 40 лет на Тихоокеанском флоте.

Коротко заслуги А.Т. Штырова перед Военно-морским флотом СССР не описать, но мне хочется привести слова из поздрави­тельного адреса к 70-летию Анатолия Тихоновича от начальника разведки ВМФ России вице-адмирала В. Федорова, написанные, как мне показалось, им самим и от сердца, искренно: «…Более 40 лет безукоризненной службы в Военно-морском флоте от кур­санта до контр-адмирала — прекрасный пример преданности сво­ему любимому делу, высокого профессионализма. Где бы Вы не служили: на подводных лодках, в разведке, в оперативных орга­нах, Вас всегда отличали по почерку — глубокого аналитического ума, предметного знания дела, немыслимого для окружающих предвидения, высочайшей работоспособности и прекрасного во­енно-морского юмора.

Мне, Вашему ученику, особенно памятна Ваша служба в раз­ведке ТОФ, когда Вы учили анализу деятельности ВМС, выра­ботке конкретных предложений по повышению эффективности разведки. Под Вашим непосредственным руководством был про­ведён целый ряд серьёзных разведывательных мероприятий по разведке ПЛАРБ ВМС США на патрулировании в Филиппинском море, системе ДГАН «Сосус», ПЛС ВМС США, Японии, ВМС Ки­тая, результаты которых позволили завоевать высокий авторитет РТОФ у командования ТОФ. Разведка операции «Дженифер» по подъёму РПЛ К-129 — это Ваша личная заслуга, благодаря Вашему глубочайшему анализу всех, на первый взгляд, несовместимых фактов и данных.

Спасибо Вам за этот титанический труд во имя нашей воен­но-морской разведки, за пример преданности нашему любимому делу…

С глубочайшим уважением к Вам. Крепко обнимаю…»

Таковы признания учителю от ученика, добившегося признан­ных профессиональных высот.

Конечно, во время службы в Ставке ЮЗН, а тем более в запасе, у Штырова появилось гораздо больше времени для творчества и подготовки своих произведений для публикации. Неутомимый Анатолий Тихонович активно сотрудничает с журналами «Мор­ской сборник», «Воин», «Наш современник», «Воин России», издательства с удовольствием печатают его сборники стихов и прозу. Книги и их автор приобретают известность. Анатолий Штыров стал получать благоприятные отзывы от читателей, в том числе и из-за границы.

Книга стихов «Моряна», издательства «Литература Артистикэ», Кишинёв, 1989 г., в короткие сроки разошлась по многим городам (Одесса, Санкт-Петербург, Севастополь, Владивосток, Петропав- ловск-Камчатский, Совгавань, Москва и другим).

Повесть «Приказано соблюдать радиомолчание» издатель­ства «Андреевский флаг», Москва, 1993 г. по версии радио «Эхо Москвы» объявлена лучшим произведением на военную тема­тику в 1996 году. Она включена в историческое 6-томное изда­ние «Русская маринистика» к 300-летию флота России, подго­товленное Союзом писателей России в 1996 году. Автор за эту повесть удостоен премии Андрея Первозванного и диплома лауреата Союза журналистов России. Анатолий Штыров полу­чил высокие оценки от маститых писателей и общественно-по­литических деятелей. Так, Александр Проханов написал ему: «Ваша повесть великолепна. Остро чувствуется, как субмарина, преодолевая всё, стремится под водой вперед. Язык неповто­рим и непохож на язык любых других авторов. Мы Вас примем в Союз писателей. Ваш писательский почерк не спутаешь ни с кем другим».

Книга «Морские бывальщины», издательство «Андреевский флаг», Москва, 1996 г., включена в каталог музея им. В.К. Арсе­ньева во Владивостоке. Анатолий Штыров получил отличные отзывы от командования Тихоокеанского, Северного, Черномор­ского флотов, Каспийской флотилии и большой группы ветера­нов ВМФ, а также моряков Дальневосточного пароходства. Ко­мандование Нахимовского училища приняло решение: вручать выпускникам-нахимовцам книгу «Морские бывальщины» в каче­

стве назидательного подарка — «как надо служить флоту и Отече­ству». Значительная часть тиража разошлась среди военно-мор­ских атташе государств, флоты которых были представлены на военно-морском параде на Неве при праздновании 300-летия ВМФ России. По многочисленным отзывам и запросам военных моряков-подводников, эта книга с удивительной правдивостью и точностью отображает подводный быт и суровую службу подво­дников, дает возможность вновь ощутить себя на глубине внутри прочного корпуса подводной лодки.

Книга стихов «Солёные ветры» (издательство «Кишинэу», Мол­дова, 1996 г.) по оценке «Русского культурного центра» в Киши­нёве есть лучшее, что издавалось на русском языке в Молдавии за последние 5 лет.

Из Франции от «Морского собрания русских патриотов» через Севастополь А.Т. Штырову передана памятная награда — Бизерт- ский крест. Вот короткое пояснение, приведённое в удостовере­нии к знаку: «Одна из наиболее драматических страниц истории Российского флота связана с Тунисским портом Бизерта, где на­шли прибежище 33 российских корабля, 5 600 не принявших ре­волюцию россиян. В Бизерте Российский Императорский флот прекратил своё существование, спустив в 1924 году Андреевский флаг. Со спуском флага у изгнанников угасла последняя надежда на возвращение на Родину. Русское православное кладбище в Ту­нисе является свидетелем тех драматических событий. Бизерт- ский крест — символ гордой любви к Отечеству.

Юбилейный знак «Бизертский крест» выпущен в связи с 75-ле­тием Русского исхода в канун 300-летия Российского флота, в знак памяти и уважения к соотечественникам, павшим и живым, кто до последних дней сохранил верность Присяге и Флагу.

Наградной знак «Бизертский крест» представляет собой про­тотип наградного знака «Бизертский крест», учреждённого П.Н. Врангелем для вручения российским морякам, для кого порт Би­зерта оказался не только прибежищем, но и символом трагиче­ской судьбы Отечества и Российского Черноморского флота».

Бизертский крест, как олицетворение верности флоту, офицер­ской чести и долгу перед Родиной, контр-адмирал А.Т. Штыров с гордостью носил на своей парадной тужурке рядом с двумя орденами Красной Звезды, орденом «За службу Родине в Воору­женных силах», двумя медалями «За боевые заслуги» и другими наградами.

Интересен тот факт, что Анатолий Штыров, в 1999 году путеше­ствуя на барке «Седов», имел личную встречу с Анастасией Ши- ринской-Манштейн, или, как её ещё многие называли, Анастаси­ей Бизертской, которая, узнав, кто это такой, расцеловала его.

О книге А. Штырова «Жизнь через перископ (Видение релик­тового подводника)» А. Зуев в 2000 году в газете «Российский избиратель» отозвался такими словами: «Гладкое «писатель» к нему не подходит. Слишком не салонен, а солон. Выпадает, нет, даже выламывается из литературных канонов. Матёр, кряжист.

И обличьем, и словом. Слишком точен для литературы. Не лю­бит «развивать фактуру», скуп на слова, как на патроны. Это от профессии. «Пишу, что вижу. Чего не вижу — не пишу» — глав­ная штурманская заповедь, на которой замешиваются чернила для вахтенных журналов. И ещё больше — характеры тех, кто эти журналы ведёт. Он из «тайной ложи» моряков-подводников. Вре­мя от времени о них где-то говорят, что-то пишут. Но всё равно она остается тайной, укрытой от посторонних глаз, пожалуй, по­глубже масонских. В этот мир на предельные глубины океана и чувства долга, не многих влечёт. Поэтому они — Каста. Они мало чему верят… Они мало чему подвержены. Кроме болезней, ког­да вынуждены оставить «железо». Они схвачены суровой подво­дной дисциплиной, круче которой только их самостоятельность. Они никогда не сорят секретами, не увлекаются словцом, хотя знают цену ему. Они вовек никому не подсюсюкнут. И заслужить их помягчевшего взгляда не многим удавалось. Это, знаете ли, надо постараться.

Так вот, «Жизнь через перископ» — книга такого человека, ре­ликтового подводника, морского разведчика, адмирала Анатолия Тихоновича Штырова — моряка по призванию, автора теперь уже многих полюбившихся читателю повестей, рассказов, стихотвор­ных сборников — «Моряна», «Морские бывальщины», «Солёные ветры», «Приказано соблюдать радиомолчание», «Подводные трактористы», «Девятый вал» и другие.

Если вы цените настоящее слово, чувствуете его вес, правду, если устали от чересчур крутых, ломовых боевиков, и если хо­чется прикоснуться к действительной героике — без прикрас, без «виртуальных» эффектов, спросите у книжного лоточника книжку Штырова. Если она у него окажется, вы — счастливчик. Вы хлебнёте свежего солёного ветра. Хлебнёте жизни. И вам не покажутся старыми навечно просоленные, подчас горькие исти­ны…»

Помимо упомянутой премии Андрея Первозванного художе­ственную биографию седого моряка украсили премия «Золотой кортик» и Почётный диплом Союза журналистов России. При­знанием творческих заслуг автора являются и уж совсем экзо­тические награды: нагрудный знак ГРУ Генштаба ВС СССР «Ле­тучая мышь» (за правду о специальных операциях ЦРУ США) и золотой знак «Командир подводной лодки» (от ВМС Тайваня, как бывшему противнику в «холодной» войне).

Известный писатель-маринист, летописец подводного флота России Николай Черкашин так сказал об Анатолии Штырове — ав­торе книги «Дизельная подводная эпопея (1945-1995 гг.)»: «Есть в морской разведке один тёртый жизнью и битый начальством ад­мирал, из командиров-подводников. Друзья зовут его Канарисом, я считаю, что это Шерлок Холмс в морском варианте, во всяком случае, контр-адмирал Анатолий Тихонович Штыров, поседевший в разведке Тихоокеанского флота, аналитик от Бога, за его спиной самые яростные годы «холодной войны». О таких говорят — Зубр. Видит не на три метра под землей, а на три мили под водой».

Николай Андреевич Черкашин в своей книге «Великая армада (Дуэль перископов)», в очерке о гибели подводной лодки АПРК «Курск», приводит версию адмирала Штырова о причинах ава­рии, как одного из экспертов от подводного флота. «Эта история просто поражает сходством сценариев и запущенных в оборот версий с гибелью другой подводной лодки — К-129 в 1968 году».

В архивных материалах обнаружил заметку Штырова, отпеча­танную на пишущей машинке: «О гибели АПРК К-141 (Курск)» с пометкой: «Информация НЕ для идиотов». Датируется 31 августа 2000 г.            *

Штыров аргументированно доказывает, что с большой долей вероятности исходным событием, повлекшим взрыв торпедного боезапаса «Курска» и его гибель, было столкновение с иностран­ной подводной лодкой.

О стихах Анатолия Штырова весьма колоритно отозвался

главный редактор журнала «Наш современник» поэт Станислав Куняев: «Читаешь стихи этого необыкновенно одарённого че­ловека, самородка, подобно молодому Твардовскому или Павлу Васильеву, и понимаешь: до чего же талантлив русский человек, стихи которого перебираешь как необработанные драгоценные камни, которые вроде бы заключены в наплывы известняка, в пустую породу, но нет-нет да и вспыхнут и высветят глубины народного сознания и выразят поэтическим словом глубочай­шие человеческие чувства. Вовремя бы ему пожить в честной и талантливой литературной среде, рядом с Николаем Рубцовым, Вадимом Кожиновым, Юрием Кузнецовым — мог бы стать Ана­толий Штыров известным русским поэтом и властителем дум. Иногда мне казалось, что иные стихи написаны «не испорченным литературной жизнью» Александром Твардовским. Но не будем долго рассуждать о стихах, их читать надо. Тем более что они родились из сплава таланта с русским характером, сплава с при­садкой офицерской чести, совести, бескорыстия и ненависти ко всякому ренегатству, ко всякой бюрократической мертвечине».

Анатолий Тихонович очень трепетно относился к своим дет­ским воспоминаниям, и город Петровск — его малая родина — всегда незримо присутствует в его стихах. Река Медведица и её лука, уклад жизни провинциального городка, местные «замо­рочки», нагрянувшие переживания из далёкой юности, встречи в отпуске со знакомыми людьми, иногда с горькими разочарова­ниями, — вся эта круговерть мыслей и ощущений — где, как не в стихах, можно это излить?!

В отпуске

Мой старый дом, встречай меня!
Давненько я не слышал Ночные посвисты в ставнях,
Капель с горбатой крыши.
Когда со станции иду Глухой порой ночною,
Всегда с таким волненьем жду,
Не знаю, что со мною.
Негромко гугнет паровоз,
Он пьяных заторопит
И вновь чесать по тридцать верст
Возьмётся «по Европе».
Моя родная сторона,
Всегда была красна ты Гармошкой, визгом и, спьяна,
Таким ядрёным матом.
Вокруг и тьма, и тишина.
Ни огонька, ни свечки.
Собака брёхлая одна Не спит и бдит у речки.
Томится воглая земля Теплом июльской прели.
У стен — большие тополя.
Когда ж они успели?
Возьму, тихонько постучу Бесхитростным запором,
Дождусь дрожащую свечу И слабый в сенях шорох.
И голос тихий и родной:
«Не ты ли, мой сыночек?
А я ждала, гость дорогой, Ждала все эти ночи».
Клюки знакомый перестук И запах ветхой шубы.
Я чую дрожь костлявых рук И сморщенные губы.
«Приехал, значит? Вот не верь,
Как в руку, сны сбылися. Гляди-ка, кошка, мы теперь Гостёчка дождалися».
А в горле — ком, а тут возня, Шесток огнём бормочет,
И кошка смотрит на меня Среди глубокой ночи.
Беседа тихая течёт,
Как летопись событий.
Старушка все наперечёт Их знает, лучше Житий.
Кто помер сам. А кто нашёл Кончину под машиной.
А кто «в начальники» пошёл И ходит вон с пузиной.
Кто — вор, кто — нет. Кого винят Зазря, а кто заелся,
А кто подрался и, спьяна,
В «казённый дом» уселся.
А кто, ревнивый дуролом, Напьётся — хрясь в окошки;
Жену гоняет с топором,
А дети спят в картошке.
А в лавке нет, хоть волком вой,
Ни сахарку, ни мыла.
Вот Ленин был когда живой,
Как хорошо-то было!..
Такой, с крестьянской простотой, Рассказ неторопливый.
А за окошком — мрак густой,
Уже размытый, сивый.

Ужо надраюсь добела,
Пройдусь и пригляжуся,
Как тут живут, и как дела.
И сам я покажуся.
В былые годы чаще я
Гостил здесь: городишко Ведь всё же родина моя.
Родная, да не слишком.
Мальчишки босые гуртом Бежали и свистели,
И девки рдели и потом,
Должно, всю ночь потели.
А форма в цацках золотых Смотрелась так красиво!
И бабы вслед, разинув рты, Глядели: эко диво!
И шалых дочек от греха По шее: «Цыц, паскуды!»
Хотя такого жениха Имать бы и не худо.
А что ж! И лестно, раз такой
Из всей петровской рвани
Один надел мундир морской.
К тому ж — образованье!
Чубатый, стройный, хоть куда! И кортик, и перчатки.
За первый сорт я шёл. Тогда Жилось совсем не сладко.
Теперь — не то. Живёт народ Уж «извини, подвинься»,
И бабы чешут на завод На шпилечках и в джинсах.
Теперь никто уж на меня Глаза свои не пялит.
«Хиляй, хиляй, офицерня. И не таких видали.»
Торчат панельные дома Без вкуса и уюта,
А флигеля и терема,
Те стали ниже будто.
А грязь всё та же, и свинья —
Как это всё знакомо! — Облюбовала для спанья Местечко у райкома.
А на проезжей части — гать,
И шоферское племя
Вовсю склоняет «божью мать»
Со присными со всеми.
А у пивнушки, мать твою,
И тут — бичи! «Начальник! Оставь по совести, допью.
А нет, так в хохотальник!»
Я — не в обиде. Четвертак Не жалко для родимых.
В моём сознании кабак И Русь — неразделимы.
Пусть здесь один пропойный сброд,
Зато всегда открыто
Услышишь, как честит народ И Лёню, и Никиту.
Тут объяснят со знаньем дел,
В чём скрытое начало — Седьмой десяток догудел,
А вот жратвы не стало.

Хочу я к речке побежать,
Помять лесные травы,
Узреть, как в мареве дрожат Далёкие дубравы.
Ведь мы, мальчишеская рать,
Привыкли с малолетства Реку Медведицу считать Большой подругой детства.
Забудь, мой друг, про речку ту: Черным-черна канава,
А в ней шибает за версту Мерзейшая отрава.
Одни лишь трупы на боку, Собачьи, в чёрном иле,
Какую, сволочи, реку Весёлую сгубили!
Давно заречная лука Не спит в июльских дрёмах: Ни кос плакучих ивняка,
Ни запаха черёмух.
Всё, всё, чем бредила душа,
На что теперь похоже?
Как будто молча, не спеша,
Живьём сдирали кожу.

Закон всевышнего суров.
Что было, то уж сплыло.
Давно стыдливая любовь Пьянчужек народила.
Друзья разъехались, судьбу Презрев в краю голодном,
А кое-кто уже в гробу Заснули сном холодным.
Тоску по родине уняв,
Бреду пешком по лужам.
И ты не радуешь меня,
И я тебе не нужен.
И всё — не то, и всё — не так.
Пойду уж, хряпну водки.
Сидел бы, сплюснутый дурак,
В своей подводной лодке.
А если сердце вдруг сожмёт,
Заговорит упрямо — Ведь то не родина зовёт,
Всего лишь только мама!

1974

Несмотря ни на что, Анатолий Тихонович стремился всегда не просто наладить отношения со своей малой родиной, но и сде­лать их более радостными и взаимоотрадными. В районную цен­тральную библиотеку г. Петровска постоянно присылал книги, не только свои, но и другие, которые могут стать полезными и способны привнести в духовную жизнь читателей-петровчан ка­кие-то новые, благородные ощущения и переживания или новые знания из истории России и её флота.

О нём неоднократно пишут в районной газете «Петровские ве­сти». Одна из самых ранних публикаций, которую мне удалось найти, была в номере 36(10656) от 8 мая 1997 года в рубрике «Наши земляки» заметка В. Молоткова «Поэт в погонах адмира­ла».

Развёрнутое интервью «Контр-адмирал Штыров: о жизни и о себе» по итогам встречи Анатолия Штырова с поэтами пе­тровского литературного объединения «Росинка» в редакции «Петровских вестей» подготовила Галина Медведева в номере 85(10807) от 27 октября 1998 года.

Именно с юбилейного празднования 300-летия города Петров­ска в 1998 году взаимоотношения подводника и поэта Анатолия Штырова со своими земляками приобретают второе дыхание.

При подготовке к юбилею у главы района Николая Ефремови­

ча Бабанского возникает идея присвоить Анатолию Тихоновичу Штырову звание Почётного гражданина Петровского района. Адмирал и поэт по приглашению властей приезжает на офи­циальные мероприятия празднования юбилея родного города, который, как подтверждает история, является старшим братом Санкт-Петербурга. Но, как известно, младшим больше везёт.

Адмирал и поэт, петровчанин Анатолий Тихонович Штыров становится Почётным гражданином своего родного города Пе- тровска.

Многочисленные официальные, и не очень, мероприятия, но­вые встречи… Общение наяву после отъезда перерастает в пере­писку. Развиваются дружеские отношения с местными петров­скими поэтами из творческого объединения «Росинка». Это В.Г. Молотков, B.C. Савин, Ю.П. Гриднёв, В.А. Логашов, Ю.Г. Сумбаев. Они включают стихи Штырова в свои сборники, а он помогает землякам-поэтам опубликоваться в дружески расположенных к нему журналах.

Самая устойчивая эпистолярная связь возникает между Шты­ровым и Валерием Логашовым — петровским поэтом и редакто­ром заводской многотиражки «Маяк».

Валерий Александрович, вспоминая о Штырове и том влиянии, которое оказал на него седой адмирал и поэт, написал так: «Ана­толий Тихонович, как старший товарищ, умудрённый жизнен­ным опытом, стал мне близким по духу, взглядам на те события, которые мы переживали и оценивали на тот период практически одинаково. Ему, так же, как и мне, была небезразлична судьба Отечества, родного Петровска, где прошло его полуголодное дет­ство, земляков, их сегодняшняя нелёгкая жизнь. Он глубоко со­переживал о судьбе завода «Молот», на котором в военные годы работали его мама и сестра, и как-то пытался содействовать вы­воду его из кризиса.

Анатолий Тихонович был патриотом своей малой родины и, живя в столице, находясь на пенсии, его мысли и его душа были на петровской земле, на родной улице Чернышевского, где стоит и сегодня небольшой родительский домик и напротив дом друга Виктора Семёновича Фоктова, с которым они бегали на Мед­ведицу купаться, а чаще порыбачить. И об этом он вспоминал в своих книгах.

Анатолий Тихонович не был простым в характере и во взглядах на разные жизненные проблемы, таким сформировала его суро­вая морская стихия и флотская служба. Он нередко высказывал в письмах нелицеприятные суждения в адрес тех руководителей города, которые, по его мнению, оглядываясь на руководство свыше и слепо следуя их указаниям, не способны решать задачи по выводу города, и в целом района, из кризиса.

Наш выдающийся земляк А.Т. Штыров — один из тех ярких и значимых фигур на Тихоокеанском флоте 60-80-х годов, который прошёл большой путь от курсанта Горьковского военно-морско­го училища до контр-адмирала, заместителя начальника морской разведки в штабах оперативно-стратегического уровня. В 60-е годы «холодной войны» активно участвовал в операциях про­тив американского и японского флотов. За большие заслуги пе­ред Отечеством отмечен многими орденами и медалями. И мы, петровчане, гордимся нашим героическим земляком. Лично для меня многолетняя дружба с Анатолием Тихоновичем Штыровым стала определённой школой познания глубины человеческих вза­имоотношений, преданности долгу и делу, которым он посвятил свою жизнь, верности настоящей дружбе, проверенной време­нем. И, конечно же, светлому чувству любви к Отечеству, родно­му краю и отчему дому».

В.А. Логашов любезно предоставил мне часть из тех 230 писем, которые он получил от Анатолия Тихоновича. Неугомонного адмирала, уже давно проживающего в Москве, интересует бук­вально всё, что касается жизни Петровска: ситуация на заводе «Молот», хватает ли влаги на полях в этом году, ремонтируют ли улицы, что нового написано авторами в «Росинке», просит при­сылать вырезки из «Петровских вестей» и сообщает о своих де­лах, публикациях и шлёт вырезки из газет с интересными мате­риалами и книги.

Среди писем Штырова обнаружил написанную от руки на 6 те­традных страницах в клеточку «Краткую историческую справку о городе Петровске Саратовской области». Не мог оторваться, пока всё не прочитал, и посмеялся от души. Приведу отрывок — всё поймёте сами. Эпизод из истории усмирения бунта Емельяна Пугачёва.

«…И вот из Пензы (или из Саратова?) скачет конный отряд драгун, а впереди с поднятой шпагой подпоручик Гаврила Держа­вин. Но горожане сего не поняли, высыпали из ворот и открыли огонь из фузей и пищалей, начинённых всякими железками. Тог­да драгуны повернули и поскакали прочь и, таким образом, под­поручик Гаврила Державин, скакавший впереди, оказался сзади. И кто-то из бунтовщиков влепил ему в зад. А одна из железяк (вроде рубленного железа) попала ему в правую ляжку. Неясно, пострадал ли конь. И вот, от безумной боли подпоручик Гаврила пытался обогнать всех. А по приезде лекари вытащили сию желе­зяку и залепили рану.

И тогда, пораскинув мозгами, подпоручик Гаврила пришёл к выводу, что погоня за воинской славой — дело дохлое, ненадёж­ное, а посему занялся сочинением хвалебных од императрице. В чём и преуспел…»

Надо отдать должное землякам Штырова: они берегут память о своем знаменитом земляке-поэте и адмирале. В Картинной га­лерее города Петровска выставлен замечательный портрет А.Т. Штырова кисти Анатолия Шорохова, заслуженного художни­ка автономной республики Крым. Там же оформлена выставка «Наши генералы», выставлены книги А.Т. Штырова с его авто­графами. Собран хороший материал в городском краеведческом музее, который очень мне помог в написании этой книги. В цен­тральной библиотеке города проводятся тематические чтения по книгам Анатолия Штырова, организована их выставка. Думаю, что в петровской библиотеке собрана самая полная подборка из­даний знаменитого земляка.

Будучи уже в отставке, контр-адмирал Анатолий Тихонович Штыров достаточно продолжительное время возглавлял в Мо­скве крупную общественную организацию «Совет ветеранов Ти­хоокеанского флота», насчитывающую более 500 членов.

Человеческая жизнь конечна, и беспокойное сердце Анатолия Тихоновича остановилось 26 января 2014 года.

«Сейчас, на склоне жизни, я могу с чистой совестью сказать: «Я был слабым человеком, но судьба толкала меня на самое трудное, и я был вынужден преодолевать это трудное. Но я могу заявить, что для своего Отечества я сделал всё что смог. Притом — бес­корыстно. А если кто считает, что он мог бы больше, так пусть сделает это…»

Этими словами заканчивает свою книгу «Жизнь через пери­скоп» (а может быть, и саму жизнь) поэт, писатель и адмирал, са­ратовский петровчанин Анатолий Тихонович Штыров.

И всё-таки последними строками в повествовании о поэте, ко­торый стал адмиралом, должны быть его слова, объединяющие в одно целое и поэта, и адмирала.

РЕКВИЕМ

Залегла в бурьяна в моё детство дорога,
Где жила и увяла по-вдовьему мать.
В чужедальних краях и извечных тревогах
Стал всё реже про дом, где рождён, вспоминать.
Вспоминать огоньки притаившихся хаток
И далёкие дни той голодной поры,
Бормотанье войны и кричащих солдаток
С похоронкой среди босоты-детворы.
Вспоминать, как ковыль серебрит на пригорках,
Словно ветер морей долетал и сюда,
Где в бескрайних степях восходящей зорёю
Всё следила за мной неотрывно звезда.
Я давно растерял тех вихрастых мальчишек,
С кем вступал в комсомол в сталинградские дни.
И о многих теперь никогда не услышу —
В полевые цветы превратились они.
И девчонок своих растерял разноглазых,
Тех, что в школу мою пособрала война.
Разлетелись они, словно птицы, и сразу
Поросла, пронеслась отчужденья стена.
В час досуга спешу к океану поближе
Слушать грохот и волн бесконечный рассказ.
Знаю: алых вдали парусов не увижу,
Только всё не свожу зачарованных глаз.
Не поднять уж теперь на просторы стихии
Мне подлодку свою — той давно уже нет.
Не проводят уже капитаны лихие
Перископный бурун, примолкая вослед.
И не врезаться мне в белоснежную пену,
Не стереть с бороды своей мокрую соль.
Я служил тебе, море моё, вдохновенно,
А осталась одна мрачной памяти боль.
Пусть подводный народ был и спаян, и дружен,
Те матросы мои, с кем я смерть испытал.
Их по грешной земле ветер судеб завьюжил
И, как листья к зиме, под снега разметал.
Море, с юности мной овладевшее море,
Твой я пленник и раб до последнего дня.
Если реквием ты заревёшь на просторе
Ветеранам седым, не забудь про меня.

[1] Дом Штыровых был на улице Чернышевского, на месте землянки деда А.Т. Штырова — Алексея Безводинского. Он существует до сих пор.

[2] Лучшие критики страны Лев Аннинский и Станислав Куняев считают А.Т. Штырова одним из лучших маринистов страны XX века.