О прозе Анатолия Штырова.
Есть литераторы, известность к которым приходит в молодости. И с той поры литература — их работа. А есть люди, для которых работа в другом. В том, чтобы Родину защищать. Но при этом литература — их беспокойное призвание, их прожигающая страсть, о которой многие узнают спустя годы и десятилетия.
Именно так сложилась судьба Анатолия Штырова. В конце Великой Отечественной войны, подростком, как безотцовщина, отправлен в военно-морское подготовительное училище в городе Горьком. Продолжил образование во Владивостоке — в Тихоокеанском высшем военно-морском училище. Тайком писал стихи. Начал сочинять ещё в 4-м классе, потом — в Горьком. Но главным считал морскую службу. После высшего училища — лейтенантом — на Камчатку. На базу подводных лодок. Плавал 18 лет, из них — восемь — командиром подводного корабля. Незаурядный ум, воля, способность наблюдать и анализировать привели в морскую разведку. В 1983 году по личному ходатайству начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР получил звание контр-адмирала. С ним и вышел в отставку с развалом Советского Союза.
Отработанные Штыровым должности уже позволяют внести его имя в историю отечественного флота позднесоветских времён. Мирных, конечно, но, если вдумываться в логику «холодной войны», иногда смертельно опасных. О таких эпизодах этой войны он написал повести «Сага о «кандидатах в герои»», «Приказано соблюдать радиомолчание», «Подводные трактористы». А про полувековой период жизни отечественных субмарин — детальнейшее историческое исследование: «Дизельную подводную эпопею», доведённую до самого начала XXI столетия. Так что имя автора вписано и в число историков. Но это далеко не всё. Анатолий Штыров, признанный моряк и историк флота, реализовался ещё и как одарённый писатель.
Морской писатель!
И вписан должен быть в круг русских литераторов, увековечивших себя в этой хляби. Рядом со Станюковичем, автором «Морских рассказов», рядом с Конецким, увидевшим «Морские сны». Да глубже — с Гончаровым, который между шедеврами обломовского цикла успел совершить кругосветку с Путятиным и написал об этом «Фрегат «Паллада».
В этот почтенный ряд Штыров теперь входит… но в него не вмещается. Потому что его море — это не просто море, это продолжение земли. Великой Русской земли, берегами очерченной в своём трагическом величии.
***
Поэтому я начну с земли. То есть с «Путешествия в страну Колыму», которое молодой флотский лейтенант совершил, узнав, что его жена родила первенца в далёком якутском посёлке Хандыга, куда была направлена после института как геолог. С Камчатки — в Хандыгу! До Магадана — самолётом. А дальше как?
Сквозь непроходимые дебри — есть дорога. Но для отчаянных. На Прижиме при встрече машин разъехаться нельзя: одна из двух сорвётся в пропасть; «карманов» на дороге нет, задний ход исключается. Ехать надо с открытой дверцей, одна нога на подножке — в случае чего соскочить…
Встречи непредсказуемы. Могут ограбить и угробить — по тайге растекается лавина уголовников, освобождённых амнистией 1953 года. Но и тут — изумительная черта русских! — по «беспроволочному» телеграфу извещено, что едет к ребёнку и жене флотский лейтенант, и незнакомые люди помогают ему на дороге, чтобы предостеречь и защитить…
Только вот с какой ноги шагнёт судьба — не угадаешь.
Природа, щедрая и дикая, ждёт освоения. Куропатки глазеют на костёр… если нет ничего огнестрельного, можно добыть пару тушек на ужин, швырнув в птиц дубину; другие не улетают — продолжают глазеть.
И так же, не отваливая, глазеют на людей рыбины, приплывшие к берегу.
А что же люди?
Люди наши непредсказуемы. И предсказуемы в их непредсказуемости.
В лагере — бунт. Ночью, как по часам, зеки вываливаются из бараков и штурмуют ограждение. Охрана этого и ждёт — стреляет из пулемётов. Бунт кончается, убирают трупы. «Отработано чётко». Главное — не перепутать, с какой ноги встать.
***
На море — такая же отработка действий. Это только кажется, что в воде пусто: плыви, куда хочешь. На самом деле и тут — встречи опасны.
«Море, разделённое условной линией на южнокорейскую и китайскую особые зоны. А эти зоны своих интересов и сыны Страны Утренней свежести, и сыны Поднебесной империи контролируют жёстко, без компромиссов. А посему море нашпиговано дозорными силами…»
«Главная опасность для подводной лодки в море — базовая патрульная авиация. Эта сволочь имеет привычку подкрадываться на малых высотах и неожиданно включать в «однообзор» радиолокатор. А «засвеченная» подводная лодка — это уже не лодка, а беззащитная каракатица. Выручить её в этом случае могут только глубина и бешеный манёвр с целью выскользнуть из поля радиогидроакустических буёв или магнитометра, а в боевой обстановке — вывернуться и от парочки самонаводящихся двухплоскостных торпед».
И идёт лодка, как по колымскому Прижиму: одна нога на педали, другая — наготове. Предсказуемость и непредсказуемость на встречном ходу.
«Идёт на таран!» — обожгло молнией. Неулыба прыгнул в люк и рванул на себя полутонную крышку.
…Мысль работала с бешенной скоростью: от тарана спасли стремительный провал на глубину и поворот под корабль.
Манёвр сбил японца с толку. Стремительно сближавшаяся на экранах радиолокаторов цель исчезла. Вместо этого — вздымающийся вверх и кипящий водоворот, над которым, как над извергающимся вулканом, пронёсся корабль. Выдержать такое может не всякий. Ясно: японец потерял обстановку…»
Подчинение наставлениям и приказам — часто не спасение. И вот удивительно: оказавшись вынужденно в сложнейших до отчаяния ситуациях, наш человек проявляет изумительную находчивость. Например, при бесконечных отказах и поломках техники в боевых походах в чужих морях.
Или на учениях. Скажем, надо проимитировать атомный взрыв. Флагманский химик эскадры объясняет, как. «Взять цемента, можно машинного масла. Хорошо снарядить. Распределить вдоль надстройки. Создать, словом, обстановку. Ну, скажем, отражение налёта авиации… Ясно?»
Ясно, где достать цемента. На стройке выменять за банку тараньки. Но как распределить его по надстройке?
Да элементарно! Выкрасть у жены запас капроновых чулок. И наделать «колбас» для смеси.
Начальники объясняют только то, что считают нужным. Подчинённые заполняют пустоты, чем могут. Нормально! Ещё и Левшу лесковского вспоминают, который блоху аглицкую подковал. На всякий фокус начальства находится ответный фокус. Так всё и идёт — в стиле матросского трёпа и флотской подначки. «Дальше Камчатки не сошлют, меньше плавказармы не дадут». «Только на том корабле порядок, где командир — «отец родной», а старпом — «собака». «Младший по чину всегда глупее старшего». «Если врать, то правдоподобно».
Главное, чтобы флаг был поднят. Военно-морской флаг Державы.
Однажды оказалось, что флаг поднят вверх ногами. Ну, и что? Безобразие пресечено начальством: флаг повернули, как надо. Только Левшу опять вспомнили. Да и Василия Иваныча Чапаева, без которого стиснутый приказами и уставами русский служивый обойтись не может. Я имею в виду именно нынешнего служивого, портрет которого обрисован Анатолием Штыровым. Я думаю, что это его художественное открытие. Имеющее и далёкие исторические истоки, и близкие смутные связи.
Тут опять не обойдусь без Василия Иваныча.
«- А скажите, молодой человек, кого вы знаете из героев гражданской войны?» — «Чапаева!» — «А ещё?» — «Ещё… а, вспомнил! Колчака!»
Комиссия свалилась под стол. А прозвище Колчак приклеилось к нему намертво».
Какой смысл у этого эпизода? Замполит — из того поколения, которое уже не помнит, что в ленинские годы Колчак был — враг номер один, фигура либо запретная, либо проклятая.
Анатолий Штыров это, конечно, помнит. И с торжествующим юмором показывает, как это начинает забываться.
Потому что все кровавые междоусобия, раздиравшие в прошлом историю России, — ничто перед ощущением великого единства этой истории. Ради единства и неделимости — все минувшие драки лучше всего сдвинуть в юмор. Туда, где Колчак — сподвижник Чапаева…
***
Но это драки, оставшиеся в прошлом. А как быть с тем, что надвигается из будущего? Мысли Штырова на этот счёт — горькие. (Не отсюда ли прозвище «Неулыба», к нему приставшее?) Крушение Советского Союза для него — конец достойной эпохи. Ей на смену приходит оргия предпринимательства. «С оскалом, ором и ламбадою». К этой новой свистопляске Штыров относится с брезгливой ненавистью.
Преодолеет ли страна очередное наваждение?
А может, неулыбчивость Штырова — не оттого, что он сердит на «оскал» нынешних воротил бизнеса, а оттого, что за всеми такими оскалами он чувствует что-то, не поддающееся кувыркам перемен и лежащее в глубинном базисе мироздания — единое и неделимое, неодолимое и неисчерпаемое…
Разорванная история отлетает в небытие, оставляя пыль… А что в душе остаётся… нет, это прозой не скажешь, это только в стихах:
Когда тебе задуют ветры в грудь,
Раскроет шторм распластанные крылья,
Ты не забудь, как ранее дохнуть
Крутой волны разорванною пылью.
Мало ли ещё что вытворит с Россией неистощимая История. Надо быть верными себе, своему пути, своему долгу. Русский человек — он везде русский…
Лев Аннинский
2017